Речь Ельцовой в моих ушах начала сваливаться в какое-то плотное шерстяное одеяло.

Если верить словам Валентины Андреевны, то Ельцов представлял уникального универсала, некоего Леонардо да Винчи начала двадцать первого века.

Самсонов слушал с совершенно безмятежным лицом. Верно, на своем веку ему приходилось выслушивать и не такую чушь.

– Валентина Андреевна, – наконец вклинилась я в подобный лаве поток словотворчества госпожи Ельцовой, – позвольте спросить: а где учился ваш сын?

– Там же, где и я.

– А где учились вы?

– В Московском университете, филологический факультет. Ну… знаете… Серебряный век… образованность… Александр Сергеевич Пушкин, этот… Толстой еще, Блок… кронштейны разные, – бормотала Ельцова.

– Блок? «Никогда не забуду, он был или не был, этот вечер. Пожаром зари сожжено и раздвинуто бледное небо, и на фоне зари – фонари», – продекламировал Самсонов. Могу поспорить, что цитата явилась исключительно из желания перебить Ельцову.

– О да! – брякнула та. – Вы тоже читаете наизусть, как мой сын?

Самсонов сдержанно улыбнулся, а я вернула их к прозе:

– Цитаты из классики – это, конечно, прекрасно, но давайте продолжим о вашем сыне. Насколько я понимаю, господин адвокат, вы хотели рассказать еще об одном знакомстве Алексея Ельцова. Не так ли?

И я посмотрела на Самсонова, который так шустро цитировал классиков и клепал пышные синтаксические обороты. Тот согласно кивнул.

– Да, вы совершенно правы. Так вот, Алексей Ельцов у нас мужчина привлекательный, я думаю, вы, Мария, согласитесь со мной. Впрочем, это лирическое отступление. Значит, так: третья пара отношений – это у нас Алексей и племянница Татьяны Оттобальдовны, Мила Таннер. Людмила, если полным именем. Так вот, эта Людмила – совершенно не похожа на героиню пушкинской поэмы, если уж мы не чужды литературы. Веселая дама. Я хотел с ней пообщаться, но она не оказала мне чести. Я пытался ей звонить, назначать встречу, однако она не выказала по этому поводу восторга. Впрочем, я все-таки рискнул своим не казенным здоровьем и явился к ней с вполне обоснованным джентльменским визитом, но она, не открывая двери, рассказала о моей личной жизни в нецензурных выражениях. Я сдержался и сказал, что от ее показаний, быть может, зависит жизнь и репутация не одного человека, к тому же речь идет об убийстве ее родной тетушки. Это ее нисколько не проняло, доказательством чему послужил выстрел из пистолета.

– Даже так? – воскликнула я. – Ничего себе!

– На мое счастье, пистолет был все-таки газовым. Но я умчался с ее лестничной клетки с самой позорной скоростью, какую когда-либо развивал.

– Вам не откажешь в самоиронии, господин Самсонов. Ничего себе Людмила… – откликнулась я. – Какой же Руслан ей нужен, интересно? Да, примечательная особа. Вы думаете, что ее стоит взять на карандашик, не так ли?

– Эта замечательная Мила Таннер находилась в, мягко говоря, сложных отношениях со своей тетей, ныне покойной, – бодро продолжал Самсонов, – что, в сущности, само собой разумеется, особенно если учесть, что Мила, узнав о трагической гибели Татьяны Оттобальдовны… гм… одним словом, она выдала очень некорректную фразу, а при данных обстоятельствах, быть может, и – преступную.