Изменить размер шрифта - +

   – Ну… – Она задумалась. – Вот, например, звонит он мне из автомата и говорит: «Оля, я сейчас еду в издательство, часа через два освобожусь и попрусь к этой кикиморе. Так что с шести до семи жди моего звонка». Или вот другой пример. Приходит он к родителям, звонит мне, разговариваем мы с ним, и вдруг он говорит: «Минуточку подожди, пожалуйста». И начинает с матерью разговаривать. Да, мамуля, нет, мамуля, ну что ты, мамуля, конечно, мамуля. Потом снова ко мне обращается: «Знаешь, Оль, для этой суки большая жизненная удача, что я с самого начала стал показывать ей рукописи. Меня так и подмывает вывести в книге персонаж, списанный с нее, и выплеснуть наконец открытым текстом все, что я о ней думаю. Взял бы псевдоним, она бы и не узнала никогда, что это я написал, а прочитала бы как о посторонней женщине и, может быть, хоть что-нибудь поняла бы. Ведь она меня поедом ест всю жизнь, а свято уверена, что делает мне во благо. Вот ты думаешь, она сейчас ко мне с чем-то срочным подходила, чего нельзя было бы потом обсудить? Да ничего подобного. Чушь какую-то спрашивала. А ей важен сам факт, что она подошла – и, с кем бы я ни разговаривал, я всех пущу побоку и на нее переключусь, потому что она – самый главный человек в моей жизни. Потешила свое самолюбие, крови напилась, как вампир, и, умиротворенная, пошла отца догрызать. Господи, Оля, если б я мог, я бы убил ее».
   – Скажите, Оля, как долго длился этот ваш телефонный роман?
   – Да месяцев шесть-семь, наверное.
   – По чьей инициативе вы прекратили общение?
   – По моей. Я встретила человека, за которого теперь замуж вышла, и переехала к нему. Сами понимаете, вести длинные телефонные переговоры стало сложно. Мы с моим женихом вместе учились, так что по вечерам и дома вместе были.
   – И как давно это случилось?
   – Ну как… Игорьку уже годик и три месяца, вот и считайте. Года два с половиной назад, наверное.
   – А ваш муж не мог узнать о ваших отношениях с Параскевичем?
   – От кого же? – искренне удивилась Ольга. – Я ему не говорила, Леня с ним незнаком, а больше никто и не знал.
   – Вы ошибаетесь, знала еще Галина Ивановна.
   – Господи, а ей-то зачем моему мужу об этом рассказывать? Тем более найти меня не так просто, я фамилию поменяла да переезжали мы два раза после свадьбы. И потом, я своего мужа знаю, он бы обязательно у меня спросил, если бы узнал что-нибудь. Он совсем молчать не может, когда его что-то переполняет, знаете, характер такой бывает, когда из человека прямо выплескивается любая информация. Да он пяти минут не вытерпит. И вообще все это давно было, кого это волнует…
   Настя не могла не согласиться с Ольгой Рюхиной. А что касается Галины Ивановны, то новой фамилии Ольги она действительно не знала, так что вряд ли могла связаться с ее мужем. Да и зачем? Собственному сыну напакостить? Бред.
   * * *
   Встреча со второй из названных Галиной Ивановной женщин заставила Настю крепко задуматься. Людмила Исиченко была очень странной особой. Настю она встретила в желтом. Желтыми были узкие обтягивающие брюки, короткая куртка на «молниях», длинный шарф из шифона и даже заколка в волосах. Цвет был интенсивным, напоминающим пуховую желтизну цыплят, и совершенно не шел Людмиле. Ее смугловатое лицо с ранними морщинами казалось от обилия желтого еще более смуглым и старым.
   Поведение ее было столь же эксцентричным. Впустив Настю в квартиру, она тут же зажгла свечку, прошла в комнату первой и начертила перед собой в воздухе большой крест.
   – Если вы пришли с недобрыми намерениями, крест защитит меня, – пояснила Исиченко, видя изумление на лице гостьи.
Быстрый переход