– Захария, – Кара парила рядом, рассматривая округу, – ты говорил, будто вырос вместе с Грэмом.

– Ну, да.

– Почему же вы ведете себя так, будто вчера познакомились? Вы будто совсем чужие друг другу.

– Видишь ли, Грэм непростой человек, у него и судьба не простая и предназначение. По-настоящему он открыт только со своими наставниками Титрусом и Апрелем, а я просто рядом. Как статуя в углу. Нужен – достали, не нужен – поставили обратно, – Захария усмехнулся. – Единственное, когда я ощущаю, что мы вместе, это парные бои, когда тренируемся с лучшими войнами Шенегрева. Нашу пару еще никому не удавалось одолеть, мы будто мысли друг друга читаем – ни одной ошибки. Когда бой заканчивается, мы снова расходимся, он по своим делам, а я в свой угол.

– Странно… за столько лет вы не смогли подружиться?

– Я смог, – снова усмехнулся Захария, – а он нет.

– То, что он представил мне тебя своим слугой, тебя не задело? Ты ему прислуживаешь?

– Нет, не прислуживаю, а как представляет – это его дело, не мог же он представить меня своим другом, я не являюсь таковым.

– А твои родители? Где они?

– Компаньона Грэму выбирали из сирот, компаньон не должен распыляться ни на какие другие чувства, кроме преданности будущему правителю.

Повисла неловкая пауза. Кара жалела, что затеяла этот разговор, а по виду Захарии можно было подумать, что ему безразлично. И совсем не больно.

* * *

Густо-малиновый рассвет тёк сквозь облачные прорехи. С самого утра поднялся ветер. Апрель не любил ветер, казалось, его порывы нарушают размеренное течение мыслей, вносят хаос в построение идей. Он так и не ложился, не представляя, как можно спать с ощущением близости развязки. Апрель предчувствовал успех своего дела. Но, сначала – пластины, тончайшие пластины одинакового размера. Пятьдесят две штуки.

* * *

Кто-то опять забыл взять черную материю и плотно обернуть ею лицо, снова Грэм увидал нечто дрожащее, красное, больное, готовое лопнуть или взорваться. Сквозь эту, нагоняющую тошноту субстанцию, вновь проступило лицо с диковинным разрезом глаз. Его зрачки, как и прежде, заслоняла розоватая дымка, но она почти рассеялась, и Грэм подумал, что сейчас, вот сейчас он увидит, что там, в этих глазах. Ему этого хотелось до острой, саднящей боли где-то под сердцем, одновременно с этим в душе противно выл страх.

* * *

Захария с Карой вернулись в дом-ракушку. Грэм все еще спал. Захария снял с себя ремни креплений заплечных мечей, положил оружие на пол рядом с собой и присел на край ступеньки.

– Тебе не холодно?

– Мне никак.

– Захария, я хочу извиниться, что начала весь этот разговор…

– Ерунда. Забудь.

Он расчесал пятерней свои блестящие черные волосы, посмотрел на Кару и улыбнулся ей. Она неуверенно улыбнулась в ответ.

Вскоре очнулся Грэм. Он с трудом стал подниматься с кровати, будто тело ему не повиновалось.

– Тебе помочь? – привстал Захария.

– Не надо, я сам.

– Что тебе снилось? Ведь снилось же, да?

– Да, – нехотя ответил Грэм. Он массировал виски, тер лоб и морщился, словно от боли. – Не уверен, что это сон, но одна мерзость сменила другую, колокола исчезли, зато появилось чье-то странное лицо – не пойму, человек это или вообще зверь. Проступает сквозь какую-то вареную кровь и смотрит на меня. Глаз не вижу за туманом, но знаю, что смотрит.

– В следующий раз, – сказала Кара, – спроси, кто он и чего хочет, быть может, он или оно пытается выйти с тобой на контакт, возможно, ему что-то требуется от тебя.