— Холера! — не своим голосом сказал Выр. — Это был вовкулак, ты заметил?
— Еще бы не заметить! — отмахнулся Рудошан. Железка за пазухой жгла ему грудь. — Н-но, милая!
Телега сдвинулась с места.
До вечера душа чащобы отогнала от тропы двух тупых упырей голодного грида. Выр как стал белым еще при виде вовкулака, так и сидел мышкой на шкурках. Рудошан, обливаясь потом, призывал нового слугу и отдавал короткие приказы. Нечисть убиралась с дороги, повинуясь лесовику-бочонку беспрекословно. Но нервы натянулись до предела.
А потом тропа вновь обратилась в дорогу, и впереди показался долгожданный просвет. Черное осталось позади.
Рудошан остановил коня и потянулся к топору.
— Чего? — забеспокоился Выр. Последние несколько минут он заметно оживился, вновь обрел нормальный цвет лица и перестал напоминать покойника с отчетливо-черной бородой на молочно-белом подбородке.
Рудошан не ответил. Извлек клин из-за пазухи и прыгнул с телеги. Выбрал сосну потолще, обошел кругом и вставил клин в трещину ствола. Обух звякнул, вгоняя железку в плоть дерева.
Сосны дружно зашумели на ветру. Выр, глянув вверх, спросил Рудошана:
— Зачем?
А тот не останавливался, пока не вбил клин полностью. Перебросил топорик в левую руку и обернулся к приятелю:
— Зачем? А тебе бы хотелось расстаться с душой, друже? Выр непонимающе глядел на него. Но не стал возражать. В самом сердце старого бора тоскливо завыл вовкулак, но Рудошан даже не обернулся. Впереди виднелось житное поле и стены большого селения — Андоги.
А над Черным гулял ветер.
Декабрь, 1995 Москва
Шандалар
Облачный край
(история под шум дождя)
Весна в тот год так и не наступила. Поняли это гораздо позже, когда стаяли февральские заносы и схлынул пронизывающий холод. Зима ушла, отступила за Стылые Горы, но ее место никто не занял. Земля размокла, превратившись в полужидкое отвратительное месиво. Даже сильные шандаларские кони с трудом выдергивали копыта из этой жуткой трясины. А сверху сыпал и сыпал мелкий прохладный дождичек, иногда пополам с мокрым снегом. Не то чтобы беспрерывно: примерно через день или через два на третий. Изредка показывалось Солнце ненадолго, на час-другой, если в плотной облачной пелене случалась прореха. Сначала ждали, что это быстро прекратится, установится ясная погода, потеплеет, подсохнет осточертевшая всем грязища, а там, глядишь, поля зазеленеют, свалится из поднебесья ажурная трель жаворонка…
Не дождались. Ни тепла, ни погоды, ни жаворонков. Тучи ползли низко над Шандаларом, сыпал через день назойливый дождь, а весны все не было и не было.
К исходу апреля люди заволновались: давно пора теплую одежду сбросить и затолкать подальше. До зимы, до холодов. А тут…
Ночью по-прежнему замерзали мелкие ручьи. В тени старых елей грязно-серыми пластами лежал пропитанный водой снег. Грачи, скворцы и ласточки запаздывали.
Пришел май, и ничего не изменилось. Дождь, слякоть, тучи, холод. Над Шандаларом вставал призрак большого голода.
Весна забыла о нашем крае. Без нее не пришло и лето. Пора смены сезонов канула в небытие. А нам предстояло научиться жить без времен года, в час, когда зима уже ушла, а весна еще не явилась и скорее всего так и не явится. Предстояло привыкнуть к вечной грязи и влажности и отвыкнуть от солнца.
Не думайте, что это было легко.
Гоба Уордер, настоятель. Приход Зельги, летопись Вечной Реки, год 6743-й.
Сырая безлунная ночь вливалась в долину, как вливается в отпечаток копыта на дороге мутная болотная жижа. Дождь моросил четвертый день кряду, а Солнце в последний раз являло свой пламенный лик Шандалару больше трех месяцев назад. |