— Мне нужно домой, — ответила Анна. — Моя мама ждет меня. — Она слишком поздно поняла, что сказала «моя» вместо «наша». Но иногда Анне действительно казалось, что она была единственным ребенком Бетти.

Гленн поднес руку к груди.

— Сестренка, ты каждый раз разбиваешь мне сердце.

Анна быстро отвернулась, чтобы он не увидел слезы в ее глазах. Каким бы добрым ни было его поддразнивание, он походил на благодушного дядюшку, утешающего упитанного ребенка, которого ему жалко. Гленн не шутил бы так, если бы допускал хотя бы малейшую возможность, что Анна воспримет его слова всерьез.

Анна была уже достаточно далеко, когда услышала, как они смеются. Кровь прилила к ее щекам. «Вот что значит быть толстой, — подумала она. — Постоянно находишься в напряжении и, когда слышишь, как люди смеются, всегда принимаешь это на свой счет».

Было почти шесть часов. Солнце скользнуло по выступам далеких гор и вышло на опиравшееся на колонны парадное крыльцо. Когда Анна позвонила домой, чтобы сказать, что она задержится, Эдна немного поворчала, и это не сулило ничего хорошего. Бетти снова выкидывала номера — Анна поняла это по усталому голосу Эдны. Сегодня вечером не будет ни горячей ванны, ни книги, с которой можно было бы свернуться калачиком. Анне повезет, если она успеет перекусить чем-нибудь на ходу.

Несмотря на это Анна ехала медленно, осторожно направляя свою старую синюю «Короллу» к высоким кованым железным воротам на въезде в поместье — самое известное в Карсон-Спрингс, расположенное на двадцати акрах земли. Там были пруд с лилиями, оранжерея с орхидеями и сад роз, который мог конкурировать с садом в Белом доме. «Нет смысла рисковать без нужды», — подумала Анна, когда ехала вниз по крутой дороге каньона к раскинувшейся внизу долине. Что будет с Бетти, если она, Анна, окажется нетрудоспособной?

Анна знала, что думают люди: что им обеим было бы лучше, если бы Бетти жила в доме для престарелых. Но видели ли они эти дома? Знают ли они, что там происходит? И все было не так просто. Страховой полис не покрывал полный медицинский уход, поэтому Анне пришлось бы продать дом Бетти — единственный дом, который когда-либо был у Анны.

Бесполезно было просить Монику внести свою долю. Она ясно дала понять, что готова лишь обеспечивать выплату жалованья Эдны и оплачивать часть счетов от врачей Бетти, которые не входили в страховку. Не то чтобы Моника не могла себе позволить заплатить больше, но что бы она стала делать, если бы они не танцевали, как марионетки на веревочках, у ее кошелька? За каждым центом, выданным из него, Анне приходилось прыгать немного выше… и придерживать язык немного чаще. Что же касается их матери, все выглядело так, словно Моника некоторым образом наказывала ее. Возможно, потому, что, на ее взгляд, Бетти сделала недостаточно, чтобы защитить их, когда они были детьми. Как будто кто-то мог пойти против их отца!

Воспоминание всплыло в памяти Анны: должно быть, ей тогда исполнилось лет шесть-семь — она была достаточно маленькой, чтобы поместиться под кроватью. Все, что она могла видеть оттуда, где лежала, прижатая к полу, — это две пары ног, одна в туфлях-лодочках на низком каблуке, заношенных до такой степени, что каблуки уже почти стерлись, и вторая ее отца, в старых коричневых рабочих ботинках.