– Да ты что, – удивился я, – не слыхал.

– Вот так, парень, – кивал гауптман, – ты же сам с фронта, или думаешь, что это временные трудности?

– Я не знаю. Извини, Отто, я не с передовой, нас накрыли в тылу.

– Странно, ты не похож на тыловую крысу, – поморщился сосед, – откуда ты?

– Несколько месяцев назад был в районе Воронежа. После госпиталя так и не вернулся, отправили в запасной, да там и накрыли по новой.

– Партизаны?

– Сначала попали под бомбежку русских, а потом да, бандиты напали.

– Бывает, все же я прав, ты окопник?

– Так-то да, конечно, ты прав. Пехота.

– Ходить можешь? Пойдем, покурим?

– Мне бы отлежаться чуток, никак не согреюсь еще, в лесу продрог до костей, постоянный снег с дождем, русские не больно стремились о нас заботиться.

– Так ты в плену был, что ли? – удивленно, но не брезгливо воскликнул Отто. Я бы даже сказал, что он обалдел.

– Да, – честно ответил я.

– Как же ты здесь оказался? Русские же всех убивают? – О, жертва пропаганды.

– Почему? Нас они не трогали, – пожал я плечами. – Ну, сначала помяли, конечно, потом ничего, вот, даже сбежать смогли. Правда, мне повезло, а майору, который со мной был, нет.

– Вас там чего, всем штабом захватили?

– Ой, Отто, там такое было, не хочется даже думать.

– Забудь, никто не хочет вспоминать, как попался на зуб иванам. Я вот тоже не хочу. Я служил в гаубичном полку, нас накрыли штурмовики. Мне повезло чуть больше остальных, посекло немного осколками, двенадцать штук достали, но живой.

– Везунчик, – восхитился я. А сам подумал, что его могла и Аленка штурмовать, жаль не убила!

– Наверное. Бомба упала рядом, между двумя орудиями. Оба расчета в кашу, а мне почти ничего. Только оглох сначала да сознание потерял. Очнулся, а меня вытаскивают с позиций. Ладно, забыли. Откуда ты, Генрих? – Блин, да он почище гестаповца будет.

– Трир.

– Я слышу, что говор какой-то странный, южный, да еще твое дикое заикание. Давно у тебя такое?

– Под Воронежем иваны угостили осколком в грудь, еле выкарабкался. Со здоровьем вроде порядок был, но вот заикание никак не проходит. Да еще когда тебе в лицо смотрит ствол русского револьвера…

– Бывает, всяких уже видел. Многие, кстати, заикаться начинают. Ты до войны кем был?

– Так я всю жизнь в армии, – легенду я помнил хорошо, точнее, жизнь того Шульца, чью личину я взял, – правда, в Европе мало воевал, наш полк стоял на границе всю войну с Францией. Потом в Польшу перевели, а уж потом сюда. Вот здесь уже за все прежнее везение я и получил сполна. В общей сложности шесть ранений.

– Ничего себе, серьезно тебя потрепало. Где бывал кроме Воронежа? – Блин, да он в натуре засланный казачок!

– Под Гродно, Гомелем, в Лиде, Минск стороной прошли.

– В Белоруссии, значит, служил? А я по Прибалтике прошел, там хорошо было. Местные лебезят, никто из-за угла не стреляет. Не война, а парад был. А вот потом под Новгородом уже началось, а Вязьма вообще доконала. Потом думал, все, хватит с меня, перевели из бронебойщиков на большой калибр, так и тут достали.

Разговоры – это хорошо, но не для меня. Спалюсь к чертям, надо прекращать. Что-то еще отвечая, я осторожно заметил этому фрицу, что хотел бы поспать, а то сил нет. Тот не стал возражать и оставил меня в покое, уйдя курить. Опасно это, блин. Мы хоть и разговаривали вполголоса, но ведь наверняка и другие слышали, донесут до гестаповца, будет тому лишняя пища для ума.