|
Я проверял, ставил галочки, проверял; когда я, по сути дела, почти разобрался до конца в этом безупречном соблюдении налоговой морали, во мне затеплилось нечто, заставившее меня покраснеть и вспомнить чувства, испытанные мною при изучении расписаний движения почтовых автобусов и поездов: сначала ярость, потом восхищение прекрасным почерком, которым эта умилительная гражданственность сама о себе заявляла. Я не выудил ни малейшей «симпатичной неточности», никаких «семечек», а когда пробило полдень, со вздохом отодвинул в сторону испещренный галочками, завизированный мною баланс тысяча девятьсот сорок седьмого года, и мне захотелось, чтобы немедленно пошел снег и весь Броссендорф завернулся в белое. Я отодвинул в сторону декларации, набил трубку и огляделся; на пюпитре раскрытого фортепьяно стояли сборники песен, в книжном шкафу — четырехтомная всемирная история неизвестного автора в коричневом кожаном переплете, рядом, в пестром, — книга под названием «Функции человеческого организма, изложенные специалистом для детей, с поясняющими иллюстрациями». Затем: «Педагогика», «Психология», «Моби Дик», «Путешествия Гулливера», «Робинзон Крузо», под ними целая полка детских книг. Я встал, посмотрел у некоторых из них год издания и издательство, полистал книгу учета; счета издательств были внесены вместе с названиями книг; я нашел в кассовой книге записи о продаже, в скоросшивателе — кассовый чек, выставленный одной фройляйн Германс другой фройляйн Германс, было очевидно, что одна фройляйн Германс все-таки чувствовала себя обязанной заработать даже на сестре, она продала ей книги всего лишь с десятипроцентной скидкой. Когда я со вздохом захлопнул скоросшиватель, Мария просунула голову в дверь и спросила смеясь:
— Ну, что, все сходится? — И как еще сходится, — сказал я. Наверное, в моем голосе проскользнула ирония. Мария закрыла за собой дверь, подошла ближе и спросила: — Ради бога, в самом деле что-то не сходится? — Нет, — сказал я, — что-то не сходится, потому... потому что все сходится. Милая госпожа Германс, почему вы так явно стремитесь платить налогов больше, чем положено? — Я не понимаю, — сказала она, — вы ревизор или ангел? — Ангел — это вы, и мне уже понятно, почему люди испытывают страх перед ангелами. Она села на круглый стул фортепиано, повернулась на нем ко мне лицом и снисходительно улыбнулась. — Например, я не нашел у вас никаких других расходов, кроме почтовых, ни разу не упомянуто ни о дровах для лавки, ни о конфетах для рекламы. — Конфеты для рекламы? — Да, будь они неладны, ведь каждый ребенок, который покупает у вас школьную тетрадь, наверняка получает конфетку? — Естественно, — сказала она, — как и каждый ребенок, покупающий табак для отца или воскресную газету для матери. — И сколько же это конфет в год? — О боже, неужели я в самом деле должна это запоминать и подсчитывать? Мы не нуждаемся, я не приучена считать конфеты, которые дарю. Послушайте, для служащего налогового управления вы делаете мне довольно странные замечания. Я снова покраснел. — Простите, но меня возмущает, когда... Я не договорил; молодая женщина, румяная, разгоряченная, вбежала в комнату, и не берусь объяснить, откуда мне было известно, что ее зовут Анна, и она не могла быть ни крикливой, ни глупенькой. Она остановилась, посмотрела на стол с бухгалтерскими книгами и тетрадями и вздохнула: — Ах да, конечно! Я поклонился, назвал себя и впервые еле сдержался, чтобы не представиться по всей форме. — Это моя сестра Анна, — сказала Мария, — она здешняя учительница. Ее зовут фрау Халль. Не слишком ли она выделила слово «фрау»? Анна положила портфель на фортепьяно, протянула мне руку, я взял ее и придержал. |
