Хозяин был совсем маленького роста, и не помогали ни эти дурацкие прыжки, ни ботинки на высокой, пружинящей подошве, за немыслимые деньги купленные у одного храмовника-расстриги, бывшего Ревнителя, приторговывавшего бытовыми секретами Храма. Посетитель смотрел с явной насмешкой на ужимки трактирщика. Произнес хрипловатым баском, в котором звучала ирония:
— Ну-ну, уймись, удалец. Преславный Акил все равно не возьмет тебя в гареггины…
— Упаси боги! — осенил себя охранным знамением хозяин. — К чему ж в гареггины? Даже если б был я высок, строен, быстр? У меня жена и четверо детей.
— Четверо? Ну твоего старшего, я слышал, третьего дня прирезали горячие ребята из числа сардонаров Акила и Грендама. Этим лучше не попадаться, если они не в духе! Да и жена у тебя, насколько я знаю, тоже преставилась, причем довольно давно.
Нельзя сказать, что эта скорбная новость сильно расстроила трактирщика. На его плоском, желтоватом лице промелькнуло что-то вроде смутного облачка досады, но тотчас же он смахнул его энергичным движением бровей и заметил:
— Сейчас вообще лучше не высовываться. То ли дело раньше! Все просто, все понятно. Чти законы Благолепия, уважай Храм, бойся Ревнителей. Работай, молись. Все просто, все понятно, — повторил хозяин и снова предпринял жалкую попытку казаться выше ростом. — А потом, когда появился этот Леннар и его Обращенные…
— Что? Ну?… — склонившись ближе к трактирщику, терпеливо выспрашивал посетитель. — И что — Леннар?
— А ну эти разговоры! — заявил трактирщик. — Очень нужно! Еще чего… Я вообще не люблю таких разговоров. Гареггины многоустого Акила и мудрого Грендама, да продлят боги дни соправителей, скоры на расправу. Не люблю я этих разговоров. Да! От них, почитай, один вред. Живет у нас в квартале Габриг, так он уже пережил трех правителей, двух Стерегущих Скверну, а теперь вот застал и Обращенных, и сардонаров, и, дадут боги, их переживет, и всех нас еще переживет. А почему? А все потому, что в детстве лягнул его осел — и у него отнялся язык. Не люблю болтать! — весомо присовокупил хозяин. — Все беды человеческие из-за не в меру длинного языка. И вообще, произносить длинные речи — это привилегия сильных. Недаром в свое время Храм издал мудрый закон Семи слов, ну по которому простолюдин имел право произносить не больше семи слов зараз. И это совершенно правильно!
— А сколько уже произнес ты, не считал, а, Снорк? — откликнулся посетитель.
— Да ну… Времена изменились. А что это ты такой любопытный? — переменил тон трактирщик Снорк и снова подпрыгнул. — А? КТО ты вообще такой?
— Да можешь считать, что никто, — ответил посетитель.
— А раз никто, что ж выспрашиваешь? Вон бери блюдо с едой и вино и усаживайся себе за столик, пока я стражу не позвал.
— Можно подумать, что ты для каждого болтуна вызываешь стражу. Ты бы давно разорился, стражники-то известные мздоимцы, а сейчас и вовсе распоясались. Особенно те, у кого есть прихват среди влиятельных сардонаров.
— Они все себя влиятельными называют, — отмахнулся трактирщик, — кичатся тем, что мельком видели Грендама или разговаривали с ближними гареггинами многоустого Акила, ну и что? Я же не ору на каждом углу, что в свое время в мой трактир приходил сам великий Акил, когда еще не возвысился…
— В самом деле?
— А то! И не так уж давно это было… тут, в зале, быть может, есть забулдыги, которые сиживали вместе с ним за кувшином хорошего вина.
Посетитель почесал в затылке и, качнув головой, пробормотал себе под нос: «Ну что, может, оно и так», взял свой заказ и вразвалочку отправился за столик. |