— Бесконечность. — Он выбросил огрызок в окно, а одну косточку оставил, спрятал в карман. Ему нравилось думать, что в кармане у него бесконечность.

На следующий день он отправил свои ответы в редакцию журнала, а через три недели его известили, что он выиграл пятьдесят фунтов. Вот так просто. В тот же день Макс увидел светло-зеленый росточек в баночке от йогурта, в которую он посадил яблочную косточку. В его дерьмовой жизни появилось хоть немного надежды.

А отец? Что, если бы он не ослеп? Долгое время Макс считал, что это его вина, что если бы он не валял дурака, не плакал бы перед сном, не скандалил перед возвращением в школу, если бы он хорошо ел или прибирался в своей комнате, когда его просили, отец не потерял бы зрение.

Макс еще разок затянулся сигаретой. В воздухе плавал дым. Интересно, с чего все началось? Мутная пелена, ощущение, что ты слишком быстро отвел глаза и не успел все хорошенько рассмотреть? Он помнил, что отец жаловался на зрение, говорил, что ему скоро понадобятся очки, что он превращается в типичного старого профессора. Он помнил, как звонко смеялась мать, обнимая отца и уверяя, что обожает очкариков и что он никогда в жизни не будет типичным. Очки отец так и не заказал.

— Чокнутые взрослые. — Макс выдохнул дым. Вокруг была чернота — пустая, как та, что видел, наверное, отец, и неумолимая, как мать.

Он вдруг понял, что он и есть та самая косточка, тот зеленый росточек, засохший, потому что его забыли полить. Вот и он засохнет, потому что Дэйна сделает аборт.

1 мая 2009

Увидев лицо Макса на огромном экране, Кэрри едва не потеряла сознание. Сын улыбался своей затаенной улыбкой, такой отстраненной и одновременно взывающей о помощи. Вот только она этот зов услышала слишком поздно. Почему она не замечала раньше, какой выразительный у него рот, какой проникновенный взгляд, какой он юный и беззащитный? Макс всегда вел себя так, будто был намного старше своего возраста, всегда старался показать, что его ничем не проймешь. Сейчас-то она понимает, что это была маска, защитная маска. Он возвращался из своей новой школы — она так и не смогла привыкнуть, что его рюкзак валяется на пороге, — и опустошал холодильник, а потом так врубал музыку, что она не могла сосредоточиться в своем кабинете. Всюду раскидывал одежду, а по утрам второй этаж вонял дешевым дезодорантом. Он так мало с ней разговаривал, а когда все же снисходил до разговора, то словно оправдывался и нападал одновременно. Даже невинная болтовня за обеденным столом могла закончиться войной.

— О боже, я так скучаю по тебе, Макс. — Кэрри опустилась на колени перед фотографией сына.

— Милая, не надо. — Лиа обняла ее.

Звукооператоры проверяли микрофоны, техники включали и выключали лампы, все было как обычно. Вокруг царила знакомая суета, но теперь она чувствовала себя здесь посторонней.

— Зачем его сюда повесили? — Кэрри плакала. Она знала, что до эфира осталось меньше часа, но не могла остановиться.

— Мы хотим, чтобы зрители его увидели, родная. Может, кто-то узнает его, вспомнит что-то. Ведь мы делаем это шоу не только для того, чтобы рассказать о молодежной преступности. Мы хотим помочь поймать его убийцу.

— Прости. — Кэрри встала и высморкалась. — Я веду себя глупо.

— Ты все еще уверена, что хочешь это сделать?

— Да. Иначе не смогу жить.

Лиа кивнула:

— Тогда давай приведем тебя в порядок.

Кэрри медленно шла по коридорам студии.

Ассистенты, курьеры пробегали мимо, кто-то окликнул ее. Рядом текла обычная жизнь, но она знала, что сама уже никогда не будет ее частью.