|
Много лет подряд этот сверхэнергичный деятель мог в любой момент прервать любимые Анной, Питом и Джилл кинофильмы и появиться на экране, чтобы пройтись гоголем перед тысячами новых машин. Наконец все трое утратили к нему всякую неприязнь, и он стал вызывать у них большое любопытство. И тут Пит придумал страшное начало фильма. Герой-делец часто вводил в свое действо львов, слонов и других экзотических зверей. Были у него на экране и ослики, и пони, и козлы, и все, что угодно. Делалось это для того, чтобы в то время, как родители заполняют свои кредитные заявки, можно было как-то развлечь детишек. Пит задумал такую сцену, когда один из львов вдруг впадает в ярость, бросается на сверхдельца и какое-то время терзает его. А потом убегает, унося в своей пасти ослика. Разумеется, все это должно было бы происходить в прямом эфире. А мы должны были за всем наблюдать, глядя на экран через плечо жены дельца, которая лежит одна в своей огромной постели в их роскошном доме в Пелисайдс.
Именно эта сценка, от которой потом отказались, положила начало милому небольшому сценарию про жен, обманутых своими мужьями. Пит исполнял роль коммивояжера, Анна же выступала в роли его зачуханной, затраханной, неунывающей, но, в конечном счете, озверевшей супруги. В кульминационный момент фильма она переодевается до неузнаваемости, приходит туда, где ее муж торгует машинами, и покупает у него новенький сверкающий «шевроле»… А потом наезжает на нем на своего мужа как раз в тот момент, когда он дефилирует в телевизионном кадре. Так мужчина-шовинист справедливо получает то, что заслужил. На мой вкус, все это было чуточку прямолинейно, но ведь фильм этот делал не я. Поскольку все происходило в Калифорнии, где никакая публичная реклама никому принести вреда не может, наша троица безо всякого труда уговорила того самого не киношного, а подлинного коммивояжера, который вдохновил их на написание сценария, и он разрешил им снимать фильм прямо на стоянке продаваемых им машин. Когда Джилл показала мне в «Парамаунт» черновик сценария, я уже знал, что старик Аарон заключил поистине достойную сделку. На фильм ушло чуть больше миллиона (а примерно треть этой суммы стоила сама по себе Шерри Соляре). Мне было странно, что Джилл стала режиссером. С одной стороны, у нее абсолютно не было никакого тщеславия, а режиссерам необходимо быть тщеславными, как, скажем, рыбам нужны жабры. С другой стороны, мне казалось, что Джилл всегда очень дорожила своим уединением. А уж какое там может быть уединение у режиссеров! Они все время живут в окружении толпы, совсем как политики. И, наконец, у Джилл было необычайно обострено чувство ответственности. Мне бы и в голову не пришло, что ей вдруг захочется отвечать за сумму в миллион долларов, принадлежащих кому-нибудь другому. Но, возможно, я ошибался. Пожалуй, я знал Джилл не настолько хорошо, как мне того хотелось. Ей уже было далеко не двадцать четыре, когда она была очень милой, но весьма замкнутой девушкой, и тогда ей действительно хотелось только одного – рисовать. Теперь ей было тридцать семь, и перед ней маячила слава. Я же, напротив, как и раньше, по-видимому, не замечал ничего, кроме смотревших на меня пары настойчивых серых глаз. – Что? Я забыл, что ты спрашивала, – сказал я. – Мне кажется, ты начал жить в прошлом, – сказала Джилл. – Ты никак не можешь взять в толк, о чем мы говорим. – Я бы мог жить в будущем, – произнес я. – Если уж ты заговорил о будущем, значит, ты сейчас думаешь о том, как бы тебе подцепить какую-нибудь богатенькую девицу, – сказала Джилл. – Догадываюсь, что именно потому-то ты и согласился поехать в Нью-Йорк. Наверное, у тебя там остались две-три таких штучки и тебе надо их повидать. Я решил быть честным, хотя бы для того, чтобы внести какую-то новизну. – Солнышко, я не был в Нью-Йорке лет двадцать, – сказал я. |
