А если бы я не остался, то это, скорее всего, положило бы конец тому недолгому развлечению, которое я представлял собою для Пейдж. Пейдж не могла даже слышать имени Джилл, когда я его упоминал. И вряд ли бы она обрадовалась, если бы я сообщил ей о намерении сопровождать Джилл в Нью-Йорк, чтобы создать ей там надежный тыл. Пейдж настолько же не доверяла мне, насколько Престон не доверял ей. Скажи я ей, что собираюсь в Нью-Йорк потому, что моему очень-очень старому другу нужна моральная поддержка, ее презрению не было бы границ. Когда же теперь, сидя в гостиной Джилл, я стал обо всем этом думать, оказалось, что надо принимать в расчет уйму самых разных обстоятельств. Я даже обрадовался возможности хоть как-то от этих мыслей отвлечься, хотя для этого приходилось подслушивать разговор Джилл.
Однако Джилл была куда шустрее меня.
– Мы все проиграем на слух, о'кей? – произнесла она в телефон как раз в тот момент, когда я кончил жевать сельдерей. – Ты мне позвонишь или еще что-нибудь придумаешь. А может, мы встретимся на той же вечеринке.
Потом Джилл положила трубку, и наступила тишина. Какое-то время Джилл молча сидела на своей синей подушке, а я потягивал из бутылки.
– Это был Бо, – наконец сказала Джилл.
– Эти мальчики с юга умеют быть настойчивыми, – произнес я. – Конечно, те из них, которые не ленятся быть трахарями. Старина Бо все еще пытается добиться своего.
– Я и сама не знаю почему, – сказала Джилл. – Просто смешно. Все знают, что он влюблен в Жаклин Биссет.
Джилл была права – об этом знал весь мир. Или, по крайней мере, та его часть, которая следила за сексуальными и эмоциональными терзаниями киношной колонии, назовем это так. Должен признаться, что и я сам довольно упорно слежу за всеми такими слухами, потому всю свою жизнь живу ими. Правда, я пытаюсь соблюдать хоть какие-то рамки и непрестанно доказываю, как это важно. В основном я пропагандирую эти мысли для Джилл, что стало уже привычкой. Хотя и весьма забавной, потому что у нее таких рамок куда больше, чем у меня. Но в ее случае все дело в том, что подобных рамок у нее слишком уж много.
– Наверное, это безответная страсть, которую уже так давно Бо Бриммер питает к мисс Биссет, стала самым нашумевшим нелюбовным приключением нашего времени, – сказал я. – Ты только подумай! Его считают одним из самых очевидных примеров всей западной цивилизации. И почему так случилось? Про их отношения знают жители Африки. Про это знают жители Австралии. Знают даже в Антарктике. И я снова спрашиваю, почему так получается?
– Мне кажется, это очень здоровый симптом, – сказала Джилл. – Бо – такой человек, который собирает новости, обходясь без постельных интрижек. А у женщины, как правило, единственная возможность почерпнуть новости, заключается как раз в обратном.
– О, это все дерьмо, – выругался я. – Не нагоняй на меня тоску своей полемикой. От женщин самих поступает немало новостей. Я лично Жаклин Биссет даже ни разу не встречал, ты только сама подумай.
– Ну, для тебя-то она вполне хороша, – сказала Джилл. – Она отвечает мировым стандартам с точки зрения внешности, но тебе бы лучше держаться от нее подальше. У нее и так полно неприятностей, и у тебя – тоже.
– Ты никогда не задумывалась, насколько это для всех удобно, что такое нелюбовное приключение связано именно с Бо? – спросил я. – Ведь он бы мог влюбиться в какую-нибудь секретаршу, а секретарша эта могла бы оказаться не менее красивой, чем Жаклин. И страсть его к этой секретарше тоже была бы безответной. Но только в этом случае не было бы никакой рекламы, никакой публичности. А без громкой публичности не бывает никакого психического толчка. |