И все же у этой идеи были свои возможности. Благодаря тому, что кондорам сейчас грозит полное исчезновение, упомянуть именно их было бы как раз кстати. Допустим, что есть очень дружелюбный кондор. Скажем, его когда-то сшибла машина, но спасла и выходила какая-нибудь маленькая старушка из Энцино. Ну что-нибудь в этом роде. Допустим, тот кондор захотел показать всей цивилизации, как он благодарен этим маленьким старушкам. Даже невзирая на то, что большие бизнесмены отправляются в леса и строят свои предприятия в местах, где гнездятся кондоры. К тому же, если уж мы будем рассказывать про кондора, можно было бы попробовать и найти такого строителя предприятий, который бы стал спонсором этого фильма. И совсем неплохо было бы назвать такую строительную компанию как-нибудь так: «Кондорский кондоминимум».

В общем, мне показалось, что эта идея может во что-то вылиться. Ну, кто еще придумает, как кондору пришло в голову спасти медвежонка от электрического тока? Конечно, это было нелепо. Но ничуть не более того, что, по моим представлениям, вот-вот должно было случиться со мной.

Пока я вымучивал решение ситуации с кондором, во двор въехала Пейдж. Возле моего «моргана» остановился «мерседес» с откидным верхом. Я нажал на кнопку дистанционного управления и за ним тихо закрылись двери гаража, более или менее надежно скрыв нас от любых взоров. Правда, при этом мы оказались в полной темноте. Поскольку я сидел с правой стороны своей машины, а Пейдж – с левой стороны своей, мы находились довольно близко друг от друга. Я протянул руку и Пейдж ее взяла. В гараже было ничуть не темнее, чем в кинотеатре, и когда у меня глаза немножко пообвыкли, я огляделся.

– Почему ты всегда такой спокойный? – спросила Пейдж. – Абсолютно всегда.

На Пейдж был костюм для тенниса.

– Потому что на своем веку я переделал уйму всяких дел, – сказал я. – Я действительно сделал очень много дел, и ни одно из них меня не прикончило. Может, это и дало мне чувство безмятежности.

– Давай трахнемся прямо в машине, – сказала Пейдж, сменив тему разговора.

– Здорово сказано! – заметил я, на мгновение почувствовав даже отвращение к той, которая была плодом моего собственного воспитания. В конце концов, такой вульгарности эту девицу научил я сам – было время, когда Пейдж это было нужно, так же как другим нужны тонизирующие напитки. Ее художник не очень-то научил ее, как выражать мысли словами. Престон, у которого никакой своей языковой манеры не было вообще, мог просветить ее еще меньше. И показать Пейдж, насколько поступки зависят от слов, выпало на долю мне.

– Да нет, я действительно хочу трахнуться здесь, – сказала Пейдж. – Я эту машину купила только что; не знаю, может, сиденья не всегда будут так здорово пахнуть.

«Мерседес» Пейдж действительно был в употреблении не больше недели. Престон подарил его жене на день рождения, чтобы отпраздновать большое событие – его комедия ужасов под названием «Гардения вурдалаков» сделала за первый месяц проката такие сборы, что все были просто потрясены. Дорогие кожаные сиденья «мерседеса» и впрямь выглядели шикарно, и так же, разумеется, выглядела сама Пейдж. Исходивший от нее запах вобрал в себя солнце, пот и чистоту кожи.

– Пейдж, я ведь мужчина толстый, – сказал я.

– Ну и что? Заднее сиденье очень поместительное, – сказала она. – И к тому же, можно не закрывать двери.

И, для пущего моего удовольствия, она встала на переднее сиденье во весь рост и начала стаскивать с себя теннисный костюм, что было достаточно сексапильно уже само по себе. Но Пейдж стаскивала его с себя так, как, по-видимому, умеют делать только молодые девицы. Она проделывала какие-то движения и проявляла большое нетерпение.