Мы с ревом пронеслись вдоль одной из этих золотистых змей, наполовину скрытой в болоте из смога и сумерек, и коснулись земли. Мы были дома, вернее, не мы, а то, что от нас осталось. Джилл совсем притихла, я тоже. Совершенно неожиданно на меня навалилось ощущение старости. Казалось, нам никогда не выбраться из этого молочно-белого туннеля, ведущего в зал прилета. Нас встретил шофер. Он забрал наш багаж, и наш автомобиль превратился в одну из многочисленных чешуек на спине извивавшегося автомобильного змея.

– Я хочу у тебя спросить одну вещь, – сказала Джилл, когда мы свернули на автотрассу к Сан-Диего. – Как это получается, что ты всегда трахаешься с чужими женами? Я удивился.

– Уж не собираешься ли ты выступать в защиту целостности семьи? – спросил я.

– Не собираюсь. Я просто хочу понять эту твою особенность, – сказала она.

– Я не всегда был таким, ты же знаешь. Я стал таким потом.

– Это не объясняет мне причину, – сказала Джилл.

– Потому что я больше не хочу никого целиком, – сказал я. – Я хочу только те части, которые, кроме меня, никому не нужны. А большинство замужних женщин остаются наполовину ненужными, может, даже больше, чем наполовину, не знаю. А эти ненужные части обычно оказываются самыми интересными, не понятно почему.

Мы проехали еще какое-то расстояние.

– Во всяком случае, часть любого человека в действительности куда более интересна, чем любой человек целиком, – продолжал я. – Например, какой-нибудь одной части меня вполне хватило бы любому. Пробыть со мной два часа – забавно и весело, но целую неделю – тоска смертная.

Джилл меня внимательно слушала, но я не мог понять, о чем она думает. Мы поднимались на Ля Бреа.

– Не знаю, почему мы с тобой ведем такой разговор, – сказал я. – Ведь в данное время этот город – полностью твой. И я надеюсь, ты намереваешься ему радоваться, пока он принадлежит тебе.

– Ну и сколько же он будет моим? – спросила Джилл.

– Недель шесть. Если тебе повезет, у тебя будет свой офис с отдельной ванной.

– Лулу Дикки попросила меня сделать один фильм, – сказала Джилл. – Продюсер – Леон О'Рейли. Это своего рода вестерн.

– О, ясно, – сказал я. – Я об этом знаю. С участием Дьюка Вейна и Кэт Хепберн. Я способен на кое-что получше. Я могу предложить тебе современный сценарий.

Я открыл портфель, вытащил «Розовый бутон любви» и передал тетрадку Джилл.

– Где ты это взял? – спросила она.

– Это побочный продукт твоей премьеры, – сказал я.

– А что тут?

– Про этот самый Бронкс, – ответил я.

Когда мы поднимались на холмы, вечер только начинался. При виде пурпурового неба над такими привычными пальмами, я вспомнил, что мы снова в Калифорнии, в той Калифорнии, куда никогда не приходит осень. Мы опустили стекла. Вместо завывания холодного ветра, до нас доносилось журчание поливочных фонтанчиков.

– Пожалуй, пусть он сначала подъедет к моему дому, – сказала Джилл. – Мне надо кое с кем встретиться.

В глазах у Джилл появилось новое выражение, виденное мною уже тысячу раз, – характерное для женщины, у которой возникла новая перспектива. Это выражение придало Джилл какую-то остроту, оттенок чего-то зарождающегося, не чисто телесного, но и не совсем духовного.