Изменить размер шрифта - +
На вручение «Оскаров» она явилась в платье индианки, поскольку они с Тулом старались помочь Марлону Брандо пробудить у общественности интерес к плачевному положению американских индейцев. Рейвен все взывала и била в барабан, но единственное, к чему ей удалось пробудить интерес, так это к тому, чтобы залезть к ней под юбку.

Я поднялся с постели и подошел к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как Джилл выходит из моего дома и начинает подниматься по Сансет. Казалось, ночная рубашка вот-вот вывалится из ее сумочки. Пока я следил за удалявшейся Джилл, зазвонил телефон. Естественно, это была Лулу.

– Как успехи? – спросила она. – Или я выбрала для звонка неподходящее время? Спорю, она еще тут.

– Нету, – сказал я.

– Как прикажешь это понимать?

– Нету ее тут, и никаких успехов тоже нет.

– Ты медлительный сукин сын, – сказала Лулу. – Я хочу знать, проклятый ты идиот, почему ты для меня ничего не сделал. Когда же ты намереваешься замолвить обо мне словечко!

Как-то я брякнул Лулу, что, возможно, поговорю с Джилл, чтобы она использовала Лулу в своих фильмах, но не стал утруждать себя такой просьбой. И не счел нужным сообщать об этом Лулу.

– Послушай, Оуэн. Ты ведь еще не стал важной персоной, типа этого мерзавца Ирвинга Тальберга, – сказала Лулу. – Ведь то, что твоя подружка получила какой-то мелкий приз, еще вовсе не означает, что ты завладел Голливудом. Я сама могу достать для нее прямо сейчас хорошенький контракт. А в нем может оказаться работа и для тебя. Но если ты будешь дальше тянуть резину, я уж тогда просто не знаю. Сам понимаешь, такие вещи текут. И могут испариться.

Я дал ей возможность излить свое негодование. Когда Лулу наконец швырнула трубку, я тоже положил свою на рычаг. Но в ту самую минуту, как я снял с рычага руку, телефон зазвонил снова. На сей раз звонил Мондшием.

– Доброе утро, мистер Мондшием, – сказал я. – Спорю, сегодня вы чувствуете себя превосходно.

– У меня печень не очень-то здорова, – ответил он в своей обычной ворчливой манере. Голос его напоминал рычание больного бульдога. – Не знаю, наверное, ее укусила какая-нибудь крыса, – добавил Мондшием. – Проклятая печенка! Можно сказать пару слов моей дорогой девочке?

– Мистер Мондшием, она только что ушла, – сказал я. – Вы ее чуть-чуть не застали. Она как раз вышла в дверь.

– Сынуля, крыса укусила меня за печень, а не за ухо, – выдавил из себя Мондшием. – Разве мне надо твердить одно и то же целых три раза? Она ушла, она ушла! Где же такая славная девочка, как моя милочка, может быть в столь раннее утро?

– Да она бегает, – пояснил я. – Бегает трусцой. Любит быть в хорошей форме. – Этот старый козел всегда мне действовал на нервы.

– Трусцой? – переспросил он. Казалось, бульдогу стало еще хуже. – Моя возлюбленная милочка? И безо всякого телохранителя? А что же тогда делаете вы, черт вас побери, чертова задница? Ведь, знаете ли, она вдруг может наскочить на насильника. Я понимаю, здесь не так уж погано, как в Нью-Йорке, но это еще совсем не значит, что тут по-настоящему спокойно, как в нормальном сельском месте. Если вы, конечно, понимаете, что я имею в виду.

Мондшием еще немного поворчал, а я старался быть приятным, как сладкий пирожок.

– Я считал, что вы вроде бы как были фермером, – произнес он. – Из Техаса или еще откуда-то. Я считал, что все фермеры встают рано.

Когда Мондшием закончил свое брюзжание, я пошел побриться. И тут позвонил Бо Бриммер.

– Звоню только для того, чтобы высказать свои поздравления, – сообщил он.

Быстрый переход