Изменить размер шрифта - +

 

Теперь предстоял разговор с Никколи, разговор, о котором никто не должен знать, как и о его последствиях. Умеет ли этот чудак-философ держать язык за зубами? Оставалось надеяться, что умеет.

— Синьор Никколи, я Джованни де Медичи, отец Козимо.

— Прошу вас присесть, синьор Медичи. Конечно, я узнал вас…

Никколи чуть смутился, он чувствовал, что Джованни пришел не зря, у того серьезный разговор. И дело не в том, что банкиры вообще осторожны в знакомствах, а Медичи и вовсе мало с кем знался, просто было в этом невысоком человеке что-то такое, что заставляло даже самых значительных собеседников чувствовать его волю и тайную силу.

Медичи не стал укладываться на пиршественное ложе, хотя жест хозяина дома указывал именно на такое место, он вообще не стал садиться.

— Синьор Никколи, позвольте мне сразу приступить к делу.

Никколи тоже остался стоять, но не подошел ближе, чтобы не нависать над гостем. Они смотрели друг на друга с откровенным любопытством.

— Синьор Никколи, я уважаю людей, которые знают свое дело лучше других. Вы знаете свое. Я искренне уважаю вас.

— Благодарю… — Никколи просто не знал, что ответить на такое заявление. Медичи словно не заметил легкого смущения собеседника и продолжил:

— Я не был против вашей дружбы с моим сыном. — Никколи напрягся. Неужели Медичи подозревает их с Козимо в сексуальной связи? Но Джованни де Медичи поднял ладони, словно защищаясь от какой-то нелепицы: — Нет-нет, судя по тому, что у Козимо есть любовница, он не занимается содомией, я не о том.

Теперь банкир полез за пазуху и достал оттуда несколько листов.

— Речь пойдет о деньгах. О чем же еще может говорить банкир, не так ли?

Увидев угол одной из бумаг, Никколи понял, что это такое, и помрачнел. Медичи кивнул:

— Вы правильно подумали, синьор Никколи, это ваши заемные расписки. Все. Я верну вам их, если вы вернете мне сына.

— Но я… что значит вернуть сына? Он ваш, я никогда не пытался… я никогда не настраивал его против отца… — Никколи замолчал, повинуясь жесту банкира.

— Я буду оплачивать ваши траты и впредь при условии, что вы не станете препятствовать банковским занятиям Козимо. Он должен стать банкиром, и если подумает, что его будущее в другом, вы сумеете убедить его в моей правоте. Это первое.

Джованни де Медичи медленно порвал листы.

Никколи завороженно смотрел на клочки собственных векселей, предъявление которых не просто разорило бы, но вогнало в нищету. И тут его охватил ужас: вдруг это только копии, разве не мог Медичи копировать векселя, как сам Никколи копировал книги? Но нет, вон на клочке его собственный почерк со знаменитым наклоном вправо и характерное написание двух букв, которое не могли повторить даже ученики.

А банкир тем временем продолжил:

— И второе: я знаю, на что вы потратили полученное наследство, и уважаю ваше увлечение. Можете скупать сколько угодно рукописей и дальше при условии…

Конечно, разве банкир может что-то делать, не ставя при этом никаких условий в свою пользу?

Визит получился коротким.

Перед уходом Медичи вдруг попросил:

— Многие считают меня недалеким и способным видеть только деньги. Прошу вас, не разубеждайте людей в этом. Моему сыну тоже необязательно знать о моем визите и нашем договоре. И не сомневайтесь, Медичи держит слово.

 

Козимо узнал о договоренности отца с наставником очень нескоро, только когда их обоих уже не было на свете. Не только банкиры умеют держать слово, философы тоже.

Вторым условием Джованни Медичи назвал завещание в пользу Козимо всего, что Никколи будет куплено за время действия договора.

Быстрый переход