Волосы у Гарри встали дыбом.

Птице удалось перервать одну из прядей. На высоте более ста футов над пропастью веревка стала постепенно сдавать.

Гарри испустил отчаянный вопль.

Еще одна прядь веревки лопнула под двойным грузом. Гарри выпустил нож и, сделав нечеловеческое усилие, схватился за веревку выше поврежденного места — в то самое мгновенье, когда она была готова оборваться. Но хотя рука у него была железная, он почувствовал, что веревка мало-помалу выскальзывает у него из пальцев.

Он мог бы схватиться за нее обеими руками, пожертвовав ребенком, но это ему даже не пришло в голову.

Тем временем Джек Райан и остальные, встревоженные криками Гарри, тянули веревку все сильнее.

Гарри чувствовал, что не выдержит. Лицо у него налилось кровью. Он закрыл глаза, ожидая, что упадет в пропасть, потом снова открыл их…

Птица, без сомнения испугавшись, исчезла.

Что касается Гарри, то в тот миг, когда он готов был выпустить веревку, которую уже едва удерживал, его подхватили и вытащили из колодца вместе с ребенком.

Тогда наступила реакция, и он без сознания упал на руки товарищей.

15. НЕЛЛЬ В КОТТЕДЖЕ

Через два часа Гарри, не сразу пришедший в себя, и едва живой ребенок с помощью Джека Райана и его товарищей добрались до коттеджа. Здесь они рассказали старому мастеру все происшедшее, и Мэдж окружила заботами бедное создание, спасенное ее сыном.

Гарри думал, что спас из пропасти ребенка. Но это была девушка лет пятнадцати — шестнадцати. Ее затуманенный, полный удивления взгляд, худенькое, осунувшееся от страданий личико, словно никогда не видевшее дневного света, и хрупкая, невысокая фигурка придавали ей странную прелесть. Джек Райан с некоторым основанием сравнил ее с миловидным эльфом. Вероятно, благодаря особым условиям, в которых она, быть может, жила до сих пор, девушка казалась не вполне человеческим существом. Выражение лица у нее было странное; в глазах, видимо утомленных светом лампы в коттедже, сквозило недоумение, словно все вокруг было новым для них.

Когда девушку уложили в постель и стало ясно, что она возвращается к жизни, будто приходит в себя после долгого сна, старая шотландка спросила ее:

— Как тебя зовут?

— Нелль, — ответила девушка.

— Нелль, — продолжала Мэдж, — ты больна?

— Я голодна, — ответила Нелль. — Я не ела уже… уже…

По этим немногим словам чувствовалось, что Нелль не привыкла говорить. Она объяснялась на старом гаэльском наречии, принятом в семье Симона Форда.

Услыхав ответ девушки, Мэдж тотчас же принесла ей поесть. Нелль умирала от голода. Сколько времени она пробыла в глубине колодца — никто не мог сказать.

— Сколько дней ты пробыла там внизу, дитя мое? — спросила Мэдж.

Нелль не ответила. Казалось, она не поняла заданного ей вопроса.

— Сколько дней? — повторила Мэдж.

— Дней? — переспросила Нелль, — это слово, по-видимому, ничего ей не говорило; потом она покачала головой, как человек, не понимающий, о чем его спрашивают.

Мэдж взяла руку Нелль и, тихонько поглаживая ее, спросила, ласково глядя на девушку:

— Сколько тебе лет, дитя мое?

Нелль опять покачала головой.

— Да, да, — повторила Мэдж, — сколько лет?

— Лет? — переспросила Нелль, — это слово, видимо, имело для нее не больше смысла, чем слово «день».

Симон Форд, Гарри, Джек Райан и его товарищи смотрели на нее со смешанным чувством жалости и симпатии. Это бедное хрупкое существо, одетое в жалкое рубище из грубой ткани, глубоко трогало их.

Гарри более всего в Нелль привлекала именно ее странность.