— Хорошо, — ответил Джек серьезно. — Я сделаю все, что смогу.

— Но зачем? Ради чего вы готовы пойти на такую жертву? Я не понимаю, что значит ваше «все», пока мне неясны ваши мотивы, кроме сохранения работы — или желания произвести на меня хорошее впечатление. Объясните мне, пожалуйста! Что-то здесь все-таки привлекает вас. Я заметил это с самого начала, но моя догадка оказалась ложной или, по крайней мере, не затрагивала главного. Итак, что же для вас главное? Сейчас настало время, когда вы должны признаться. Иначе я отстраню вас.

Колеблясь между привычной осторожностью и непривычной надеждой, Джек оставил флорентийское кресло и медленно подошел к окну, машинально поправляя галстук. С этой высоты виднелись расположенные у подножия скалы дома Позитано, сдаваемые в аренду, которые примыкали к узкой полосе пляжа, как во многих итальянских пригородах, кишевших свергнутыми королями и «пляжными мальчиками», надеявшимися подцепить какую-нибудь богатую американскую наследницу. Не считая мелких волн и немногих птиц вдалеке, картина оставалась неподвижной, но Джеку почему-то казалось, будто весь берег медленно и неумолимо сползает в море.

— Да, я люблю женщин, — проговорил он тихо. — И у меня есть определенный вкус, который очень непросто удовлетворить, даже за все деньги, которые я зарабатываю. Между прочим, мне постоянно приходится работать с засекреченными материалами — секреты государств и фирм. Это означает, что я не должен давать повод шантажировать меня.

— Поэтому вы отклонили мое предложение во время нашей первой беседы, — заметил Уэр. — Разумно, но в данном случае напрасно. Как вы уже поняли, меня не привлекают ни шпионаж, ни вымогательство — за них я получал бы лишь жалкие гроши.

— Да, но я не хочу всегда быть рядом с вами, — сказал Джек, повернувшись к столу. — И с моей стороны было бы глупостью приобрести новые вкусы, удовлетворение которых зависело бы только от вас.

— Сводничество — так это называется. Будем называть вещи своими именами. Тем не менее у вас есть еще что-то на уме. Иначе вы бы не стали так откровенничать.

— Да… есть. Я подумал об этом, когда вы согласились показать Гессу вашу лабораторию. — Приступ зависти, не менее острой оттого, что все уже прошло, заставил его умолкнуть. Сделав глубокий вдох, Джек проговорил: — Я хочу научиться Искусству.

— Ого. Это уже нечто противоположное.

— Вы сами сказали, что это возможно, — отчаянно заторопился Джек, сознавая, что терять уже нечего. — Я знаю, вы не хотите брать учеников, но я не собираюсь наносить вам удар в спину или отбивать клиентов. Искусство мне нужно только для моих особых целей. Я не могу заплатить вам целое состояние, но у меня есть деньги. Я мог бы читать в свободное время и примерно через год приехать за практическими инструкциями. Бэйнс дает мне годичный отпуск: он хочет, чтобы кто-нибудь из его людей знал Искусство, по крайней мере теорию, только он пока выбрал Гесса. Но Гесс слишком занят своей наукой, чтобы всерьез интересоваться магией.

— Вы терпеть не можете доктора Гесса, не так ли?

— У нас не было открытых столкновений. Во всяком случае, то, что я говорю, правда. Я мог бы быть гораздо лучшим экспертом для Бэйнса, чем Гесс.

— У вас есть чувство юмора, мистер Гинзберг?

— Конечно. Оно у всех есть.

— Ошибаетесь, — возразил Уэр. — Все только утверждают, будто оно у них есть. Я задал вам этот вопрос только потому, что первая вещь, которую нужно принести в дар Искусству, — это дар смеха, и некоторые люди более тяжело переживают его утрату, чем все остальные.