— Что Лис ему сделал? — спросил Иней. — Белый шаман же! Не слыхать, чтобы испортил или обманул кого-то.

— Лис его едва знал, — сказал Птица. — Не в том дело. Погодки. И всё время Клинок говорил о Лисе, всё время думал: почему Лису шаманская сила досталась, а Клинку — нет? Почему за Лисом девушки бегают, хоть он жену взять не может, а Клинок один, хоть нужна ему жена? Почему Лису люди мех приносят, а Клинок за тот мех в тундре коченеет? За какие заслуги Лису — всё, а Клинку — ничего?

Олений Мох и Иней переглянулись. Иней спросил с недобрым смешком:

— А испортить шамана Клинок не пытался?

— Он бы не только испортил, — сказал Птица. — Он бы ночью в сопках ножом его пырнул, да мёртвый шаман опаснее живого. Медведей его Клинок побоялся, посмертной мести побоялся. Не будь Лис шаманом — убил бы его Клинок и кровь его на снег бы выпустил.

— Просто так? — Олений Мох только головой качнул.

— Не просто так, — возразил Птица. — Сердце в груди горело у него. Солнце по весне Лис ему застил. Каждый шаг Лиса по снегу в костях у Клинка отдавался. Каждое слово Лиса жилы ему резало. Он пошёл со мной просить Великого Духа о великой милости — избавить его от Лиса. От боли избавить. Совсем. И у чёрной воды это просил. Истово просил, однако, искренне. Сжалился над ним Великий Дух.

— Лис ведь жив? — удивился Иней.

— Лис жив, — кивнул Птица. — Клинок помер. Прямо там, у родника. Упал на снег, улыбаясь. Великая милость… Однако, сварилось мясо.

Выбил из трубки серый пепел и потянулся за рукавицей — снять котелок с огня.