Непорядок в нижнем городе я приметил сразу. Сейчас вроде бы разгар дня, люди должны быть погружены в труды — торговать, работать в мастерских, разгружать пришедшие утром в гавань корабли. Но ничего подобного! Возле монастыря Посоха Святого Эпимитриуса вовсю бушевала изрядная толпа, голов в триста, а может, и больше. Я и решил посмотреть, что такого интересного случилось.

Оказывается, на высоком мраморном всходе ведущем в обитель сцепились в яростном словесном поединке двое. Первый, в белоснежном с золотом жреческом облачении, пухлый и краснолицый — явно занимал в монастыре высокую должность. Второй был совсем другим. Лик имел бледный, иссушенный, ни одной мягкой линии — сплошные углы, изломы, тени. Только огромные глаза горят неистовым светом. Одежда донельзя простецкая — потрепанная сероватая хламида из грубой холстины, подвязанная веревкой, ноги босы, голова непокрыта. Но горожане поддерживают криками именно его, а не разодетого в шелка жреца из обители.

— Что тут такое делается, почтенный? — я подтолкнул локтем оказавшегося поодаль булочника, чьи рукава были густо присыпаны мукой. Сказал, ясное дело, на местном наречии, приправив фальшивым зингарским акцентом — у меня хорошо получается передразнивать подданных Кордавы. — О чем спорят?

— Как же, ваша милость, тут благочестивый Добрый Человек, «Совершенный» именем Госелин пытается толстопузым монахам истину рассказать, а они слушать не желают, бестолочи ленивые…

«Истину рассказать»? — про себя усмехнулся я, но лицо сохранил серьезным. Протолкался ближе, вслушался. «Совершенный» Госелин и монах увлеченно орали:

— …Чьей волей Кхарию поганую в руины обратили, чьим поспешествованием зломерзких духов Черной Бездны из нашего мира исторгли, благоденствие для людей установили? Не волею ли Митры Солнечного да слуги его Эпимитриуса, направивших мечи первых королей против гнусностей Ахерона? — надрывался митрианец, стараясь, чтобы его слышали все собравшиеся. — Или ты будешь отрицать, что всеблагой Митра есть податель добра и света?

— Почему же, — возражал на то Госелин. — Света — может быть, на солнце посмотри! Но добра? Вы же сами говорите, что Митра средь прочих богов в сотворении тварного мира участвовал!

— Взгляни на чудеса и прелести, тебя окружающие! На синее небо, на пышные дерева, на красоту людей и творений рук человеческих! Скажешь, что все это — зло?

— Не могут бесконечно благие и добрые боги сотворить ничего злого и несовершенного! Иначе придется утверждать, что благие боги сотворили и допустили, чтобы нас окружали смерть, кровь и боль, наводнения и пожары, моровые поветрия, гибель младенцев и жен, кормящих сосцами и носящих во чреве, насилие над девами, увечье мужей и бесконечные войны, стирающие с земного лика твою плотскую «красоту»! Разве могли неизъяснимо добрые божества, которым вы поклоняетесь, будто поганым языческим идолам, сотворить вселенную плоти, исполненную боли и тлена? Разве могло выйти из их кузнечного горна твое жалкое страждущее тело, беременное собственной смертью? Кто твои боги? Не стыдись, назови настоящие имена Митры, Иштар, Эрлика и всех прочих! Вот они — смерть, тлен, разложение, гибель! Зло! И вы, митрианцы, только плодите зло на земле, умножаете его бессчетно!

— Так в чем же по-твоему призвание человека? — монах на вопросы не ответил, но и сдаваться пока не собирался.