— Ну зачем же углем?

Усмехнувшись, Нгоно вытащил из вещмешка баллончик с ярко-алой краской, какой пользуются уличные художники.

— Откуда это у тебя? — удивился Саша.

— Я утром выходил прогуляться — там еще, в городке. Какие-то ребята разрисовывали ограду. Очень… неумело. Я показал как.

— Ну ничего ж себе! Так ты у нас еще и художник?

Нгоно скромно потупился:

— Как сказал мой непосредственный начальник, месье Мантину: «Полицейский должен уметь если не все, то многое». И в этом он прав, я так считаю.

Александр вновь улыбнулся и поправил висящий на перевязи меч.

— Ну, тогда пошли рисовать, что зря сидеть-то?

Собственно, рисовал Нгоно, а Саша сочинял записку, суть которой вкратце сводилась к следующему: ничему не удивляться и идти в Карфаген, где лично Александр и будет ждать по средам вечером у старого тофета. Ну, если не он сам, так доверенный человек.

— А хорошо у тебя получается! — Завернув записку в водонепроницаемый пакет, молодой человек сунул ее под камень и, скрестив руки на груди, смотрел на труды напарника. — Куда лучше, чем у нашего Эдьки. Впрочем, тот ведь не из любви к искусству старается, а из общей вредности.

Не закончив еще последнюю букву, Нгоно вдруг резко обернулся, выхватывая из-за пояса нож. Карие, слегка прищуренные глаза его настороженно смотрели куда-то мимо Саши.

Молодой человек поспешно обернулся…

— Мадингва ам-ма та! Мокабе!

Стоявший перед ним темнокожий мужчина, неизвестно откуда взявшийся, в общем-то, не вызывал немедленного желания продырявить ему башку тяжелой тэтэшной пулей, и Саша решил пока не гнать лошадей, разобраться. Высокий, худой, в длинном зеленом балахоне и с золотыми бусами на груди, незнакомец казался невооруженным, да и не выражал каких-либо враждебных намерений, а, похоже, просто поздоровался на свой манер.

Вот снова повторил, на этот раз почему-то жестче:

— Мокабе!

— Мокабе, мокабе, — добродушно кивнул Александр и тут же произнес несколько фраз по-латыни и на германском наречии вандалов.

Однако фразы эти не вызвали у странного мужика никаких эмоций — похоже, он их не понял.

— Мокабе!

Покачав головой, незнакомец показал рукой на озеро.

Саша повернул голову и ахнул: из больших, втихую приставших к берегу лодок уже высадились такие же поджарые и высокие воины, числом никак не меньше двух дюжин. Пятеро имели при себе копья, остальные целились в чужаков из длинных луков!

— Ну вот, — пригладив волосы, рассеянно протянул Александр. — Опять угодили. Главное, не понять, чего им надо?

— Ну отчего ж не понять? — Вдруг усмехнувшись, Нгоно бросил баллончик в траву, после чего подошел к незнакомцу, поклонился, приложив руки к сердцу, и разразился длинной и трескучей фразой явно не на французском языке.

Господи!

Тут только Саша заметил, как же они похожи, Нгоно и незнакомец, — оба высоченные, худые, с красноватым отливом темной кожи и тонкими чувственными носами. Похожи, как родные братья… Ну, пусть как двоюродные.

Ах да! Нгоно, верно, снова встретил людей из своего древнего племени, как уже было когда-то и как раз в этих местах. Впрочем, нет — гораздо севернее.

— Это мой народ, фульбе, — обернувшись, с улыбкой пояснил Нгоно. — А Мокабе — их божество, алтарь которого — этот вот камень.

— А мы его, на свои головы, испортили… — Александр потянулся к ТТ.

— Ну почему же испортили? — весело подмигнул напарник.