Второе сообщение пришло из секретариата ВКС: в Совет от Ассоциации общественных объединений поступила официальная жалоба о том, что служба безопасности использует в своей работе со свободными неформалами антиконституционные недемократические методы — слежку, запугивание, навешивание ярлыков, насилие и тому подобное. Обвинение не соответствовало истине, но Боянову успокоить эта мысль не могла, она знала, как трудно отмыть доброе имя тому, кто честен, благороден и принципиален.

Третье сообщение было о похищении психотехники из медицинских учреждений трех десятков городов по всему земному шару. Поймать похитителей не удалось, компьютерное прикрытие они обеспечили себе отличное.

— А это еще зачем? — спросила Боянова Умника. — Разве медицинская психотехника не может быть заказана прямо на заводах-изготовителях?

— Применение суггесторов и аппаратуры гипнотерапии контролируется комиссией по борьбе с наркосредствами, — ответил инк отдела. — Кстати, вся эта аппаратура легко превращается в оружие, доработка незначительна. Видимо, те силы, которые стремятся к дестабилизации общества, хорошо знают об усилении охраны на складах оружия, а также имеют доступ к служебной информации. Предлагаю ввести режим «шлюз» по всем системам обработки информации отдела и погранслужбы.

Боянова покачала головой. В режиме «шлюз» все запросы на получение информации из банков данных погранслужбы и службы безопасности должны были проходить внутреннее рецензирование: определялась важность запроса, емкость, оперативность и соответствие рангу того, кто запрашивал. Главное, что абонент при этом не мог остаться анонимным, имя его становилось известным контролю.

— Вряд ли комиссия по этике разрешит нам применить «шлюз», — проговорила Боянова. — Причины есть, но нет доказательств. А идея неплохая.

Умник от комментариев отказался.

— Информацию по секторам и бюро, — вызвала Боянова киб-секретаря. — Связь через «спрут».

— Только один короткий личный вызов, — торопливо ввернул секретарь. — Звонил некто Макар Мальгин и просил сообщить, где его сын.

— Это отец Клима, — пробормотала комиссар, почувствовав, как неровно забилось сердце. — Если бы я сама знала, где его сын…

Железовский и Забава Боянова медленно шли по набережной, думая каждый о своем. Математик был рассеян и далек от всего того, что волновало спутницу. Она с грустью признала в душе, что была права, называя Аристарха большим избалованным ребенком, к тому же упрямым. Если он вбил себе что-то в голову, то справиться с этим может только время. А бороться с его «я хочу» Забава уже устала.

Он почувствовал перемену в ее настроении, хотя причин не знал, да и не хотел доискиваться. Он давно уже все решил и просьбу Забавы о встрече расценил как напрасную трату времени, однако на рандеву явился секунда в секунду. Разговор был недолгим, Забава заставила его еще раз пересмотреть свое кредо и цели жизни, но Аристарх, не боясь выглядеть смешным, считал свою работу выше любого закона и формул межчеловеческих отношений. На вопрос Забавы: и ты счастлив? — он ответил, не задумываясь, чеканной фразой древнего философа:

— «Формула нашего счастья: да, нет, прямая линия, цель…»

Забава поразилась ответу, вернее, его тону: Железовский был настолько уверен в своем выборе, что и тень сомнения не приходила ему в голову.

— Забава, прости, мне нечего добавить к тому, что я сказал. Я — индивидуалист, все интрасенсы индивидуалисты в большей или меньшей степени, но я, наверное, индивидуалист по максимуму. Я не люблю толпу даже из двух человек. — Железовский мрачно улыбнулся, оценив образность сказанного. — И пока для меня не существует более интересной работы, рода занятий и образа жизни, какой я веду.