— Кто вы? — мысленно спросил Мальгин.

— Один из нас, — пришел тихий ответ. — Варлиц. Разве вы не сразу засекли меня?

— Я еще неопытен.

— Понятно. — Невидимые пальцы проникли под череп Мальгина, погладили лобные доли мозга, щекотно прошли затылок. — Теперь я вижу: вы еще не включены в парасвязь. Попросите Аристарха, он поможет.

— Вы его знаете?

— Мы все знаем друг друга.

— А здесь чем занимаетесь?

— По просьбе геологоразведки ищу месторождения редкоземельных элементов, по образованию я геофизик… — Варлиц отвернулся, Клим перестал ощущать его пси-шепот.

Разговор длился несколько секунд.

Боянова и Ландсберг сели в кресла позади операционных коконов, Ромашин жестом пригласил сесть Мальгина рядом.

— А что скажет интрасенс Мальгин? — спросила вдруг Боянова, бросив на хирурга косой взгляд.

— Я бы посоветовал надеть всем «заскоки» и держать «Шевалье» готовым к немедленному старту, — ответил Мальгин.

Комиссар посмотрела на него более внимательно, кивнула, отвечая скорее своим мыслям; Сабатини, оглядывающийся на них в сомнении, понял ее решение без слов.

Через минуту кибер принес груду защитных скафандровых комплексов, и, когда все в зале облачились в них, Мальгин не сдержал смешка: показалось, в зал забрело стадо странных зверей, не то белых крокодиломедведей, не то гамадрилов-альбиносов. Верхний слой скафандров представлял собой подобие косматой шкуры и отливал сединой. ЗСК не надели только руководители эксперимента, кокон-кресла предоставляли им не менее надежную защиту.

Шлемные накидки никто не застегнул, и казалось, шеи людей были укутаны толстыми ворсистыми шарфами.

— Игнат, — вдруг обратилась Боянова к Ромашину, — вы хорошо разбираетесь в физике «суперструн»?

— Как и любой флибустьер моего класса, — серьезно ответил эксперт, но, заметив мелькнувшую в глазах женщины озабоченность, добавил: — Как и любой инженер-системник.

— Объясните мне популярно, что такое «суперструна», а то я слышу это слово часто, но толком не знаю, что это такое.

— Вообще-то «сверхструна» — одномерный объект, имеющий одно измерение — длину, и образуется она в результате компактификации — свертки остальных измерений. В начальные мгновения рождения нашей Вселенной такие «струны» появлялись во множестве, потом большинство из них рассосалось, а оставшиеся в результате инфляционного раздувания… — Ромашин остановился. — Я понятно изъясняюсь?

— Пока да, — сухо ответила Боянова.

— А остальные «струны» в эру инфляции Вселенной разбросало на колоссальные расстояния друг от друга, поэтому они так редко встречаются. Внутри каждой «сверхструны» время трехмерно, а пространство одномерно, и лишь вход в «струну», так называемая Горловина…

— Меня интересует практический аспект проблемы. Ведь метро тоже использует «струнный» принцип? Как же объект, сжатый в «струну», а тем более живое существо, принимает потом свою былую форму?

— Вы слегка упрощаете картину, — пришел Мальгин на помощь Ромашину. — Не живое существо, в том числе и человек, сжимается в «струну» при «движении», как макрообъект, а все его частицы — протоны, нейтроны, электроны, а на самом деле еще глубже — кварки, из которых состоят частицы, а из них — тело, — превращаются в «струны», и дальше «летит» уже пакет «струн», пакет информации, хотя по толщине он и тождествен толщине одной «струны», если только правомочно применять термин «толщина».