Книга Дорнли сама по себе весьма увлекательна, но еще больше меня заинтриговала явственная и зловещая аура Черного Камня. Вновь и вновь попадалось мне это название в старинных фолиантах, вновь и вновь находил я загадочные намеки на сверхъестественные явления в Иванову ночь, и в душе моей всякий раз пробуждался некий инстинкт — подобный инстинкту лозоходца, улавливающему ток черной подземной реки.

И вдруг я увидел связь между этим Черным Камнем и странной стихотворной фантазией безумца Джастина Джеффри «Люди монолита». Порасспросив знатоков литературы, я узнал, что стихи эти Джеффри написал, путешествуя по Венгрии, — мог ли я сомневаться, что Черный Камень — тот самый монолит, которому посвящены удивительные строфы?

Я еще раз внимательно прочитал стихотворение и вновь испытал смутное чувство, возникшее при первой моей встрече с названием «Черный Камень». Как раз в то время я подумывал, куда бы съездить на отдых, а посему недолго колебался в выборе. Я отправился в Стрегойкавар. В Темесваре сел на ветхий старомодный поезд и укатил в невообразимую глушь, а потом три дня трясся в допотопной карете, пока наконец не очутился в деревушке, что лежит в плодородной долине посреди заросших хвойными лесами гор.

Поездка не изобиловала впечатлениями, разве что в первый день путешествия я побывал на знаменитом поле Шомвааль, где доблестный польско-венгерский рыцарь граф Борис Владинов героически, но недолго сдерживал победоносную армию Сулеймана Великого в 1526 году, когда полчища турок затопили Восточную Европу. Возница показал мне груду камней на близлежащем холме — там, по его словам, покоились останки смелого графа.

Мне вспомнился отрывок из «Турецких войн» Ларсона. В очерке «После стычки» (той самой, в которой граф Борис и его крошечная армия выдержали атаку турецкого авангарда) сказано:

«Когда граф, стоя на холме у полуразрушенной стены старого замка, наблюдал за передислокацией своих отрядов, оруженосец принес ему лакированную шкатулку — ее нашли на теле знаменитого турецкого историка и летописца Селима Багадура, павшего в этой битве. Граф вынул пергаментный свиток, развернул, но успел прочесть лишь несколько фраз.

Лицо его обрело меловую белизну, без единого слова он вернул пергамент в шкатулку, закрыл ее и спрятал под полой своего плаща. И в тот же миг открыла шквальный огонь замаскированная турецкая батарея, и на глазах ужаснувшихся солдат стены древнего замка рухнули и погребли отважного рыцаря. Лишенная командира крошечная армия сопротивлялась недолго, героических венгров изрубили в куски. Наступили смутные, кровавые времена, и многие годы никому не было дела до останков благородного полководца. И теперь селяне показывают проезжим бесформенную груду камней — развалины замка Шомвааль, под которыми уже несколько веков тлеют кости Бориса Владинова».

Наконец я добрался до Стрегойкавара. На первый взгляд снулая бедная деревенька ни в коей мере не оправдывала свою грозную славу. Складывалось впечатление, будто прогресс решил во что бы то ни стало обойти ее стороной. Диковинные здания, диковинная одежда, диковинные манеры — Стрегойкавар безнадежно отстал от времени. Обыватели вели себя гостеприимно, быть может, оттого, что иностранный гость в тех краях — птица очень редкая.

— Тут уже был один американец, десять лет назад, — сообщил мне владелец таверны, где я снял комнату. — Задержался на несколько дней. Молодой совсем, чуток не от мира сего, все глядел в одну точку да бубнил под нос. Может, поэт?

Я не сомневался, что он говорит о Джастине Джеффри.

— Да, он был поэт, — ответил я, — и сочинил стихи о том, как побывал в вашей деревне.