– Я не хотел его убивать, – прошептал я, близко придвинув лицо к узким черным глазам. – Ты понял меня, черт скуластый?

Не пытаясь высвободиться, вьетнамец терпеливо дождался, когда можно будет снова дышать, поправил на груди ворот трико и тихо кашлянул. Уж эта сволочь отыграется, когда будет давать показания следователю!

Еще раз бросив на слугу испепеляющий взгляд, я зашел в комнату, приблизился к супружеской паре, стоящей ко мне спиной, и, привстав на цыпочки, глянул на широкую кровать.

Из моей груди едва не вырвался вопль. Все было не так!

Жорж лежал не на полу, где я его оставил, а на кровати, причем руки его были свободны и раскинуты в стороны. Отвратительная подушка, в которой утопала его деформированная голова, была насквозь пропитана кровью. Редкие курчавые волосы слиплись на затылке, открывая круглую черную дырку от пули. Брызги крови и частицы мозговой слизи веером рассыпались по стене. В комнате нестерпимо пахло свежениной.

– Меня сейчас стошнит! – страдальческим голосом произнесла Вика и отвернулась от кровати.

– Так его, оказывается, застрелили! – воскликнул я с откровенной радостью в голосе. – Вы видите – у него в затылке дырка от пули!

Ни Тарасов, ни Вика не поняли, чему я вдруг так обрадовался, и оба почти одновременно с укором взглянули на меня.

– Эй, умник! – крикнул я вьетнамцу. – Ты когда у меня пистолет отнял, чтобы твой моветон не нарушать, а?

– Кто еще есть в доме, кроме нас? – спросил Тарасов, приседая на корточки возле трупа и внимательно рассматривая входное отверстие.

– В доме нет никого, господин Тарасов, – ответил вьетнамец. – Только во дворе наружная охрана.

– Кто-нибудь слышал звук выстрела?

Мы с Викой переглянулись.

– Паша, – тихо сказала она и тронула мужа за плечо. – Мне кажется, ты переигрываешь.

– В каком смысле? – спросил Тарасов, но тотчас забыл об этом вопросе и перешел к следующему: – Кто Жоржа видел последним?

Наверное, социальное положение позволяло Тарасову устроить здесь что-то вроде допроса. Никто, правда, не наделял его такими полномочиями; он сам взял на себя функцию следователя. И это уже было подозрительно, потому что приносило выгоду одному только Тарасову: тот, кто проводит расследование, невольно становится вне подозрения. Из всех нас Вике это не нравилось больше всего. Невероятно стервозная жена попалась Тарасову – намеками и прямым текстом она убеждала меня, что стрелять больше было некому, кроме как ее мужу. Впрочем, некоторая доля логики в этом была: я своим блефом подкинул Тарасову прекрасный повод отправить бывшего друга на тот свет.

Я понял, что если сейчас не начну говорить – пусть даже полную ахинею, – то за меня все скажет вьетнамец.

– Я видел его последним.

– Да? – без удивления удивился Тарасов, все еще продолжая осматривать труп. – При каких обстоятельствах? Как давно?

Вика, закатывая глазки, качала головой и глубоко вздыхала. Я только сейчас обратил внимание, что с макияжного столика исчезла вся косметика и бутылочки с духами и туалетной водой. Интересно, кто это успел навести здесь порядок до прихода Тарасова?

– Мы завтракали, а затем Жорж, увидев в окне твою машину, поднялся к себе в кабинет.

– Это не совсем соответствует действительности, – вмешался вьетнамец, но я тотчас послал слугу к едрене фене.

– А что соответствует действительности? – спросил Тарасов.

– Давай уйдем отсюда! – стала капризничать Вика. – Мне дурно от запаха крови… Паша, ты слышишь меня? Пусть этой гадостью занимаются криминалисты.