То ли Аполлон Митрофанович был отличный актер, то ли известие его и впрямь поразило, но только он вполне натурально побледнел, схватился за сердце, на лысине выступило несколько капель пота.

– Не может быть, – прошептал он.

– Почему же! – живо откликнулся Кротов. – Вы что-то про это знаете?

– Откуда? – после минутной паузы начал директор. – Я сказал «не может быть», потому что только сегодня утром разговаривал со Степой. Он сказал, что приболел, и попросил один день за свой счет.

– И вы разрешили?

– Конечно! Человек же заболел! – возмущенно воскликнул Аполлон Митрофанович. – Сережа вместо Степы за руль сел. Я сразу Степе сказал, что он может болеть совершенно спокойно.

– В котором часу был этот разговор?

– В восемь, – сказал директор. – Степа должен был подать машину к десяти. Но и Сережа отлично справился. Мне сегодня и ездить-то пришлось всего в два места.

– И больше с восьми утра вы Степана не видели и не слышали? – уточнил Кротов.

– Именно так.

– Может быть, вам покажется, что я задаю бестактный вопрос, но соседи Степана говорили, что у вас к его жене какой-то особый интерес. Это правда? – спросил Кротов, покраснев до ушей.

– О люди! – трагично заломив руки, воскликнул Аполлон Митрофанович. – Вы не знаете, почему люди охотнее верят в какие-то порочные мотивы, чем в искренние порывы? У меня с Милочкой не было никакого романа, о чем вам наплели эти старухи. Видел я, как они на нас смотрели. Не слушайте их. Мы просто чудесно дружим с Милой. Она очень милая девочка. Милая Мила, вот так. Поверьте, и это правда, и еще – она очень любила своего мужа. Честно говоря, удивительно, за что. Степан, конечно, был парнем статным и красивым, но очень уж недалеким, а Мила – редкостная женщина.

– Но что-то ведь вас связывало и помимо вашего восхищения ее достоинствами? – не удержалась Мариша.

– Разумеется. Когда узнал про болезнь Милы, то счел своим долгом помочь ей вылечиться, снова стать здоровой и счастливой. Мне всегда бывает не по себе, когда кто-то рядом мучается и не может получить помощь только потому, что квалифицированные специалисты для него слишком дороги.

– Так вы оплачивали лечение Милы? – спросил Кротов.

– Оплачивал, – кивнул Аполлон Митрофанович. – И горжусь этим. А чтобы вы не воображали себе невесть что, я сразу же могу назвать вам не меньше десятка других людей, которым я также оплатил их лечение. Это и грудные дети, и старики. Надеюсь, вы не заподозрите меня в том, что я помогал им с целью сексуального домогательства?

– Нет, что вы, – ошеломленно ответил Кротов. – Но вы понимаете, что я обязан проверить ваши слова. В каких именно больницах лежала Мила, и чем конкретно она была больна?

Вопрос неожиданно вызвал длительную заминку, которую директор пытался заполнить раскуриванием новой сигары. Это ему не удалось, и он с раздражением отбросил ее.

– Черт с вами, – сказал он. – Все равно ведь узнаете. От милиции такое не скроешь, вы не простодушный Степа. Так вот, Мила была наркоманкой.

– Что?! – дружно ахнули мы. – Наркоманкой?

– Не верите? – усмехнулся Обезьян, то есть, тьфу ты, Аполлон Митрофаныч. – Многие бы не поверили. Мила обладала железной волей и умела держать марку даже в те моменты, когда состояние у нее приближалось к критическому. Но она никогда не допускала критической точки, всегда вовремя ложилась в больницу и сбивала себе дозу.