Екатерина Неволина, Олег Рой. Цирк кошмаровЧужие сны – 2
Памяти моего сына Женечки посвящается Олег Рой
Всем, кто видит сны Екатерина Неволина
Сначала он принял ее за мешок с каким-то цирковым реквизитом. Споткнулся о тело в подсобке и даже выругался сквозь зубы: чего, мол, тут накидали? Совсем о порядке забыли! А потом вдруг разглядел… Она лежала, скорчившись на грязном истоптанном полу, и казалась совсем маленькой, не больше среднего размера собаки. Впрочем, она всегда была невысокой. Он наклонился над ней, заглянул в остановившиеся глаза и почувствовал смертельный ужас. Они ее убили! Убили на самом деле!
Ее звали Венерой, как богиню любви, и это имя являлось горькой насмешкой. Венера была самой настоящей карлицей – с большой головой, похожим на обрубок телом и короткими пухленькими ручками и ножками. Лицо с большим шишковатым лбом и маленькими глазками цвета ореховой скорлупки казалось поразительно некрасивым. Зато она обладала настоящим величием духа, никогда не обижалась на злые насмешки и являлась самым добрым, самым родным существом на свете. Ближе у него не было. И вот теперь она лежит, свернувшись калачиком, прижимая руки к животу – там, где старенькое полосатое трико насквозь пропиталось кровью. Он не отрываясь смотрел на ее спокойное неподвижное лицо, а потом вдруг перевел взгляд на ногу. От одной из балеток отскочила розочка, на месте, где она была пришита, темнело не выгоревшее на солнце золотистое пятно. Почему-то именно вид этой пострадавшей балетки переполнил чашу горя. Он издал какой-то дикий, утробный звук – не то вой, не то рыдание, а может быть, и то и другое разом. Затем осторожно поднял Венеру на руки и, медленно, даже величественно ступая со своей ношей, пошел на свет, в сторону арены. Там еще шла репетиция. Уродливый клоун с всклокоченными неестественно рыжими волосами и криво наклеенной безжизненно-злобной улыбкой подбрасывал в воздух разноцветные мячики; пара гимнастов занималась с воздушной лестницей; девочка, самая юная из них, определенная в цирк еще недавно, наблюдала за всем этим с разинутым ртом. Она еще не успела понять, что цирк – это не чудо. Да какое уж тут чудо! Их цирк приносит вовсе не радость, а при взгляде на артистов неподготовленного зрителя бросает в дрожь. Они – уроды, монстры, почти что нелюди. Они и сами не умеют смеяться – где уж там с их судьбой! Они несут в этот мир кошмары и неутоленную дикую злость. Их цирк – цирк уродов, цирк кошмаров.
Девочка первой заметила его и его страшную ношу, и вскрикнула, и зажала рот обеими руками. От ее крика клоун выронил мячик и мрачно взглянул на нарушителей спокойствия. – А, Венерка сдохла, – сказал он хриплым злым голосом. – Отмучилась – и ладно! Тот, кто нашел ее, скрипнул зубами, но клоун расхохотался. – Да не переживай ты так! Твоя Венерка была последней дрянью. Вот ты знал, что она моя любовница? Она же добрая, она никому не отказывала! А еще мне, между прочим, денег осталась должна. Теперь не отдаст. Тру-лю-лю, денежки! – Он снова подкинул мячики в воздух, и они замелькали разноцветным радужным хороводом. Если бы на руках не было маленького, уже остывающего тельца, он схватил бы свои ножи и всадил клоуну в грудь – все семь. Один за другим. Каждый – ровно в сантиметре от предыдущего. – Эй, Зорро! – крикнул ему сверху гимнаст. – Ты же знал, что когда-нибудь так и случится! Здесь все умирают! Зорро – это его сценическое прозвище и вместе с тем имя, потому что такому существу, как он, не нужно отдельное имя, с него и прозвища довольно. Ведь его жизнь не существует вне сцены, езды по кругу на огромном вороном коне, рядом с которым наездник кажется еще меньше, еще более жалким, словно блоха, вне серебряного блеска семи ножей, которые всегда летят точно в цель, как бы быстро ни мчался конь, как бы ни была далека мишень… Здесь и вправду все умирают. |
