Теперь, при ровном свете фонаря, я увидел, где именно потерял тогда след, проскочив то место, где Трискель свернул в сторону. У меня возник соблазн последовать за псом, чтобы, возможно, выяснить, куда он в итоге выбрался, с кем подружился и к кому потом спешил, когда, случалось, приветствовал меня на тропинках Цитадели. Вернувшись на Урс, я, быть может, так и сделаю, если, конечно, мне суждено вернуться.

Но я и на этот раз не свернул в сторону, а выбрал путь, который однажды уже проделал мальчишкой, и направился по прямому коридору, чей пол был покрыт слоем ила, а стены через редкие интервалы пронизаны угрожающими вентиляционными отверстиями и дверными проемами. Северьян, которого я теперь преследовал, носил неудобные башмаки со стоптанными каблуками и протертыми подошвами. Повернувшись и посветив фонарем назад, я обнаружил, что хотя у Северьяна‑преследователя отличная обувь, шаги его неодинаковой длины, а носок одной ноги волочится. Один Северьян имел справные башмаки, подумал я, зато другой – справные ноги. И тут я рассмеялся своим мыслям, гадая, кто явится годы спустя и поймет ли он, что столь разные следы оставлены одним и тем же человеком.

Не берусь сказать, с какой целью были проложены эти тоннели. Несколько раз я замечал ступени, спускавшиеся еще ниже, но они неизменно вели к темной стоячей воде. Я наткнулся на скелет, чьи кости раскатились под ногой бежавшего Северьяна, но то был всего лишь скелет, едва ли способный мне что‑то поведать. Кое‑где виднелись надписи, начертанные потускневшей оранжевой или стойкой черной краской, однако письмена эти не поддавались прочтению и были так же неразборчивы, как крысиные каракули в библиотеке мастера Ультана. В некоторых комнатах, куда я заглядывал, на стенах некогда тикали тысячи часов всевозможных видов; и хоть теперь все они были мертвы, их перезвон давно смолк, а стрелки заржавели, показывая время, которое уже никогда не Вернуть, я все же посчитал их добрым предзнаменованием для того, кто ищет Атриум Времени.

И вот наконец я нашел его. Маленькое пятнышко дневного света оказалось именно таким, каким сохранилось у меня в памяти. Глупо, конечно, но я погасил фонарь и постоял немного в темноте, глядя перед собой. В тишине подземелья этот неровный квадратик света произвел на меня столь же таинственное впечатление, что и прежде.

Я боялся, что не сумею протиснуться сквозь узкое отверстие, но если нынешний Северьян и был несколько шире в кости, зато он явно похудел, поэтому, поработав плечами, я без особого труда вылез наружу.

Памятный снег растаял, но разлившийся в воздухе холод подсказывал, что недалек тот день, когда снег выпадет вновь. Несколько мертвых листьев, которые забросил сюда гулявший в вышине ветер, теперь покоились среди увядающих роз. Накренившийся циферблат солнечных часов по‑прежнему отбрасывал свои безумные тени, бесполезные, как те мертвые часы под землей, но не столь оцепенелые. Скульптуры животных, как прежде, смотрели на них немигающим взором.

Я подошел к двери, постучался. На стук откликнулась робкая старушка, знакомая мне по предыдущему разу, я шагнул в теплую комнату (где уже грелся однажды) и велел привести ко мне Валерию. Старушка поспешила прочь, но не успела она скрыться из виду, как что‑то пробудилось в этих обветшалых стенах, и тысячегласый бесплотный хор потребовал, чтобы Валерия предстала перед некой издревле титулованной особой; и, вздрогнув, я понял, что речь идет именно обо мне самом.

Здесь мое перо замрет, читатель, но я продолжаю свой путь. Я провел тебя от ворот до ворот – от запертой, окутанной туманом решетки ворот некрополя в Нессусе до заоблачных ворот, которые мы зовем небом, тех, что, надеюсь, уведут меня за пределы ближайших звезд.