Анаэлю досталась легкая работа. Так, по крайней мере, казалось вначале. Вместе с чернокожим иудеем по имени Шама и двумя краснобородыми персами — Сахиром и Раздаем, он таскал огромные ивовые корзины с ягодами. Услышав имя нового напарника, Шама оживился, но бывший исмаилит оставил его расспросы без внимания, решив, что и так сказал о себе слишком много.

Персы работали молча и обреченно. Через несколько дней Анаэль, нарушив зарок, данный самому себе, спросил у Шамы, с которым тащил корзину, чего эти персы такие замкнутые.

— Ты тоже не разговорчив, — ответил негр и показал, давай, мол, передохнем. Поставили корзину на землю. Шама вытер пот.

— Они давно здесь, их было трое…

— Почему встали?! — заревел невесть откуда взявшийся бербер с плетью. Сервы подхватили корзину и заспешили. Но зря. Анаэль тут же споткнулся и полетел на землю, страшно ударившись коленом о выступившее корневище. Корзина качнулась, выплеснув в пыль несколько мер черных ягод. Анаэль обхватил руками колено, а Шама ползал вокруг, собирая рассыпанное.

— Скорее, Шама, скорее, — подгонял он себя.

Но надсмотрщик уже появился из-за деревьев.

Он не стал спрашивать, кто виноват — разумеется, тот, кто держался за ногу. И наказание было назначено без раздумий.

— Ешь! — сказал бербер, глядя в глаза Анаэля, затянутые дымкой боли.

Тот понял, что спорить не надо. Он протянул руку к рассыпанным ягодам. Шама отполз, схоронился за деревом. Песок заскрипел на зубах, слюна поползла на бороду Анаэля. Вкус оливок был омерзителен. Тошнота подступала к горлу. Надсмотрщик дождался, когда все рассыпанное будет съедено. Бич, как живой, шевелился в его руке. Закончив «трапезу», Анаэль откинулся к стволу.

— Остальное несите… — сказал бербер.

Шама выполз, сочувственно повздыхал и сообщил, между прочим, что Анаэлю, в общем-то, повезло.

— Повезло?

— Перса, за то же самое били так, что его кожа налипла на бич. И запороли. Назореи не зря тут держат берберов.

Анаэля внезапно вырвало.

Почти всю ночь, несмотря на страшное утомление, он не спал. Будущее пугало. К концу сезона на этой плантации он может превратиться в раба. Ушибленное колено раздула опухоль. Увидевший его ногу, Шама озабоченно зацокал языком, а оглянувшись, шепнул Анаэлю:

— Когда все поднимутся к выходу, задержись.

Подчиняясь командам, сервы, хрипя и кашляя, поодиночке двинулись из сарая. Шама достал из складок своей невообразимо грязной набедренной повязки крохотную серебряную коробочку, открыл ее сломанным ногтем, запахло смолой. Он выгреб пальцем мазок желтоватой мази, нанес Анаэлю на колено и втер.

— Этот бальзам еще моему деду… — сказал он тихо, но не закончил фразу.

Снаружи рявкнул бербер. Закусив губу и опершись на руку Шамы, Анаэль заковылял из сарая.

Бальзам оказал свое действие и, несмотря на боль, Анаэль работал до вечера. Больных, сказал иудей, уволакивали, убивали и отправляли трупы на корм собакам.

Ночью во тьме Шама повторил процедуру и опухоль стала спадать.

За несколько следующих дней Анаэль уяснил себе, что к чему в этой крепости и что, довелись ему выбраться из сарая, он сумеет вести себя правильно, по-назарейски.

На плантации он обратил внимание на непонятного человека, работавшего наравне с другими, но не раба. У него были русые волосы до плеч, кожаные сапоги, а за поясом — невероятно! — богатый кинжал. Он таскал корзины, ел на земле, но не обращал внимания на берберов, будто их не было.