Мгхам остановился и, полуобернувшись, спокойно, будто речь шла о само собой разумеющихся вещах, произнес:

— Скорее всего, так и будет.

— Ты можешь оказать мне одну небольшую услугу?

— Все, что в моих силах.

— Скажи... — Я на секунду замешкался, пытаясь правильно сформулировать вопрос, который вдруг показался очень и очень важным. — За что умирают гоблины?

Если он и удивился, то не подал вида, ответив прежним спокойным и ровным голосом, как будто заранее был готов именно к этому вопросу:

— За право оставаться самими собой. И — за то, чтобы никогда не стать людьми.

Я хотел было уточнить, что он имел в виду: «За то, чтобы никогда не стать такими, как люди» или буквально: «Никогда не стать людьми», но, немного подумав, не стал. В конце концов, это была не душеспасительная беседа, а всего лишь ответ на вопрос. Собеседник сказал все, что хотел, и дальнейшие вопросы выглядели бы в высшей степени неучтиво.

— Спасибо, — поблагодарил я Мгхама, хотя совершенно ничего не понял, и, коротко попрощавшись, направился в расположение своего отряда.

Смысл той фразы открылся только спустя некоторое время, а пока... Пока предстояло сражение, в котором я потеряю чуть ли не всех людей, которые, в отличие от своего предводителя, никогда не терзались вопросом о том, за что погибают чуждые нам расы, потому что им хватало знания того, за что умирают лично они.

Война, как и жизнь, — сплошной обман. Кто лучше овладел искусством лжи и введением в заблуждение противника, тот в конечном итоге и остается на коне, приобретая лавры и почести, золото и женщин, славу и титулы... Ударить в лоб и победить, потеряв чуть ли не всю армию, — глупо и примитивно, а вот перехитрить врага, уничтожив его с минимальными потерями со своей стороны, — это уже в чем-то сродни высокому искусству. Тиссен — командующий правого фланга армии и соответственно группировки, в состав которой кроме его соплеменников входили люди, некроманты и гоблины, вне всякого сомнения, был неординарной личностью. Впрочем, другим и не мог быть предводитель воинственной расы, под началом которого находился чуть ли не весь цвет имуров. Его план расстановки войск на своем участке фронта был явно не случаен. Поставив в паре километров от опасного леса людей-лучников, трусливых гоблинов и чокнутых некромантов, то есть сброд, в принципе не способный отразить стремительную атаку конницы или тяжеловооруженной пехоты, он как бы говорил: «Вот здесь я поставил ловушку. Вы знаете, что я знаю, что вы знаете о том, что я не так прост, как кажусь. А теперь попробуйте догадаться, блеф это или нет, засада или просто мне нужно сконцентрировать все свои силы в центре, а это нарочито слабое звено справа рассчитано исключительно на то, что вы не поверите в возможность такого явного просчета с моей стороны и поэтому не ударите...»

Может быть, с военной точки зрения это было и неплохое решение, но для тех, кто должен был исполнять роль наживного червя, оно не казалось таким уж удачным, так как в любом случае (есть ловушка или нет) наши шансы выжить выглядели более чем призрачными.

— Похоже, нами решили пожертвовать во имя каких-то неведомых целей. — Марк, старый друг моего отца, высказал вслух то, что было на уме едва ли не у всех воинов.

— Все равно эта война для нас не могла быть слишком долгой, — после некоторого раздумья ответил я. — Днем раньше, днем позже — особой разницы нет.

— А ты сильно изменился за последнее время.

В голосе Марка не было упрека, скорее, в нем проскальзывала жалость, но мне сейчас не нужно было ни сочувствия, ни поддержки, поэтому, сам того не желая, я ответил более резко, чем следовало:

— Все мы изменились за последнее время.

— Это верно, — спокойно и рассудительно ответил мудрый охотник, в планы которого не входило ссориться с кем бы то ни было перед началом битвы.