Специалист. Где-то я уже слышал: "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать..." Вот почему некоторые так протестуют против наших лекарств. А он пустырника боится. Страдать и мыслить то хочет, то нет.

Человек. А вы?

Специалист. Признаться, устал.

Человек. Поднатужимся?

Специалист. Все упирается в его внутренние противоречия. Сопротивление: ничему не верит, всего боится. Любой совет нужно выполнить, а это требует каких-то усилий.

Человек. Если решился написать...

Специалист. На бумаге легко быть и разумным, и смелым.

Человек. "Разум мне не поможет, если нет за душой чего-то..."

Специалист. Что у него за душой, я не знаю. Извините, у меня народ за дверьми. (Уходит).

Послушай... Вот ты заметил насчет зеркала - что свой вес берешь, если видишь свое лицо. Специалист называет это "обратной связью". Сейчас мне легко. Знаешь почему? Потому что я увидел свое лицо в тебе. И хочу, чтобы ты увидел свое - в моем.

...Этот твой шок - повод для кризиса. По-моему, тебе просто подставилось неудачное зеркало. "Слабый", по-моему, - это не лицо твое, а затылок.

"Не свою роль" сыграть нельзя в жизни. Понимаешь? Все роли - наши. Другой вопрос, насколько они нам по душе и как действуют на других. Кто нас любит - любит ВО ВСЕХ ролях, хотя и не все роли любит...

Поэтому довольно жестоко могу тебя успокоить: любви ты не потерял. Любовь еще не нашла тебя.

В.Л.

Он приходил ко мне в виде душевнобольного, именовался психопатом, величался невротиком. Старинный друг меланхолик, как и две тысячи лет назад, шептал, что он не желает жить, потому что это абсурд, и что теперь он шизоциклоид с психастенией и реактивной депрессией. Я добросовестно заполнял истории болезней и громоздил диагнозы. А он оборачивался и алкоголиком, и нарушителем общественного порядка, и добропорядочным гражданином с невинной бессонницей, и домохозяйкой с головной болью. В заповедники психиатрии меж тем ринулась психология, и он потащил ко мне свои комплексы и профили личности. Он скрывался за ними с мешками своих забот, мечтаний, долгов, тревог по делу и не по делу, мучимый то страхом смерти, то мифическими последствиями детских грехов, то экзаменационными хвостами, то развалом семьи, то тем, что о нем подумал прохожий...

Я принимал его, слушал, обследовал. Убеждал, гипнотизировал, развлекал и кормил лекарствами. Ему то нравилось, то не нравилось. С переменным успехом учил тому, что казалось общедоступным: самовнушению, играм, общению, мьпплению, жизни. "О, если бы это было общедоступно и для вашего покорного слуги, вот бы мы зажили!" - утешал я его.

Пошли нормальные люди с проблемами, а я все еще не догадывался, что краснеющий подросток, заикающийся и не смеющий поднять глаз, и солидный начальник с сердечными недомоганиями - это он в разных лицах; что он же - и неприступная начальникова жена с вымученной улыбкой, и образцовая неудачница-дочка, и раздражительный, полный гордых воспоминаний старик-тесть, боящийся сквозняков...

Начал писать, еще не понимая, что адресуюсь к нему. А он стал откликаться, наращивая многоголосье. То из дальней глубинки, то из соседней квартиры... И я учился узнавать его в людях, живших в библейские времена, в своих родичах и в себе...

Прыжок через стену

В нашем доме есть люди, чувствующие себя необитаемыми островами. Там где-то - материк, континент. Близко ли, далеко ли - может, и в двух шагах, - не доплыть. И никто не соединяет, не строит мост.

В.Л.

Мне 33 года. Все эти годы я прожила в одиночестве. А в детстве была гадким утенком. Ни одного теплого слова, ни одной улыбки. Ловила на себе только злые, презрительные взгляды. О том, чтобы искать сочувствие и поддержку в семье в трудные минуты, я не мечтала. Тщательно скрывала свои промахи и неудачи, чтобы лишний раз не слышать упреки и едкие замечания.