Он вывел девушку из ступора. Вежливо улыбнувшись, Тави покачала головой, и разочарованная бирманка, по-утиному переваливаясь, пошла дальше, придерживая лоток с сувенирами, висящий на круглом животе.
Сильно кружилась голова, и асфальт под ногами казался хрупким и неустойчивым, как тонкая корка, застывшая на поверхности бездонного болота. Органы чувств по-прежнему отказывались работать: все казалось приглушенным, смазанным, тусклым. Несколько месяцев Настя строила жизнь исходя из того, что ее поступок невозможно простить. Что она достойна лишь одного – наказания. Что, поддаваясь слабости и позволяя себе хоть какую-то радость, она делает убийство еще более чудовищным. Каждая минута, прожитая без чувства вины, – новое преступление, совершенное по трусости и слабости. Каждый час, проведенный в забытьи вместо раскаяния, нуждается в оправдании и компенсации.
Так считала хорошая девочка Настя. Но, на ее счастье, существовала еще и забывчивая эльфийка Тави, у которой жажда жизни оказалась сильнее совести. И Настя, которая тоже очень хотела жить, но считала, что не имеет на это права, построила вокруг себя свинцовый бункер и выбросила ключи.
И вот в один миг выяснилось, что сам исходный посыл был неверен. Шок оказался слишком велик, и Настя совершенно потеряла почву под ногами. Очень хотелось позвонить маме – просто услышать ее голос, спросить, как дела, послушать о выходках кота Мухтара и гнусной сибирской погоде. Настя даже вытащила телефон, но сообразила, что место для звонка неподходящее: маму она не расслышит, а самой придется орать, и выйдет не разговор, а чепуха какая-то.
Она с недоумением выплюнула что-то гладкое и жесткое, присела на бордюр между стойкой с холщовыми торбами и щитом, зазывающим обзавестись тысячей разноцветных косичек. Огляделась, пытаясь сообразить, куда ее занесло и что она здесь делает. Во рту было мучнисто-жирное, на зубах похрустывало. В руках у себя Настя обнаружила прозрачный пакетик с какой-то жареной мелочью. Уже подозревая неладное, она встала и подошла к хорошо освещенному входу в турагентство.
Ну отлично! Жареные личинки. И, похоже, большую часть она уже успела слопать. Что на нее нашло? Жареных насекомых Тави попробовала еще во время первой поездки в Таиланд и решила больше эксперимент не повторять: не настолько вкусно, чтобы отплевываться от несъедобных хитиновых оболочек, да и выглядит все-таки не очень. Так за каким чертом в ее в руке оказался этот кулек?
«Червяков пожуй» – всплыло в памяти. Тави сердито отбросила пакетик. Так вот как чувствует себя человек, которого толкают сквозь Сумрак, которого магией заставляют делать то, чего он и не собирался. Довольно мерзко. Правильно она сдерживала себя. Но какая же сволочь Андрей! А если бы она боялась насекомых? Он ведь не мог знать. Большинство девушек, обнаружив, что именно они ели, с ума бы сошли от отвращения. Может, на это и был расчет? Какое же свинство… подленькая, мелкая месть.
Тави больше не трясло от адреналиновой ярости, мысли текли почти спокойно, но гнев и обида притаились внутри, как скользкие ледяные черви. Впрочем, сама хороша – не стоило закатывать такой безобразный скандал. Андрей теперь, наверное, не захочет разговаривать. Да и нечестно вышло… В конце концов, она первая напала на него, хоть и не хотела причинить вреда. Наверное, надо извиниться. Если Тави сумеет быть убедительной, возможно, Андрей объяснит, что же произошло в парке и почему вся ее жизнь пошла наперекосяк. Он же порывался рассказать ей об Иных? Вот пусть и расскажет.
Тави брезгливо выплюнула прилипший к зубам кусочек хитина, бодро шагнула с крыльца и тут же приуныла. Перед ней текла бесконечная человеческая река. С краев улицу сжимали лабиринты стоек с курортным шмотьем. Магазинчики, гостиницы, бары… Окрестные переулки и улицы, за ними – огромный, как муравейник, Бангкок, а вокруг него – весь мир. И как здесь искать человека, который скорее всего не хочет, чтобы его нашли? Ну ладно – не человека, а Иного, асура. |