Семья, дочь, бизнес… Еще совсем недавно все это было так тщательно разложено, все знало свое место. И вот теперь перемешалось. На чердаке, на полу, на антресолях, под кроватью, на потолке плавали и сияли синие осколки вечной Вселенной, звучала бравурная музыка…

Рваные балетные пачки, старые пуанты, крошечные трусики с тампонами, грязные кровяные пятна – все это вперемешку с виниловыми пластинками, спутанными магнитофонными лентами, кусочки Барышниковского танца «Вестрис», одноглазые Аримаспы бились с Нефелибатами, слова со словами, сколопендры глубоко под землей бились в своих земляных норах с ужасными, жестокими медведками.

«Символ веры» свивался жгутами с блатной лирикой Розенбаума, сухие юридические нормы – с чьим-то любовным лепетом, образы Андрея Рублева и братьев Дионисиев – с отвратительными рожами братков, музыка Шнитке с «гоц-тоц, Зоя, а ты давала стоя, в чулочках, что тебе-е-е я подари-и-ил».

Огромные яростные лица женщин с алыми ртами. И морды котов с бешеными клыками и колючими зрачками, узкими вертикальными черными зрачками, рассекающими все видимое и невидимое – смотрите, смотрите через нас в другой мир, а попался, дружок, – нет, это он, другой, чужой, враждебный мир смотрит на тебя из четвертых, пятых, шестых измерений через эти зрачки. Вперемешку, вперемешку… Беспорядок царил, правил, повелевал, растекался потоками, размазывался по стенам, потолку, волосы, кругом волосы, грязные немытые патлы, стеклянные глаза заполняют пространство, какие-то документы, факсимиле, всё в ржавых пятнах.

Тарелки с отбитыми краями и остывшим супом. В супе – сваренная, не полностью ощипанная несчастная крыса с закрытыми глазами, будто спящая, – какие у нее замечательные ресницы! – и длинные спутанные волосы.

На столе – опять трусики, гнилая картошка, грязные бинты, отрезанный палец с обгрызенным ногтем – какой-то знакомый палец, чей это может быть палец?

Нет, это какофония, вызов ухоженным квартирам родственников – боже, какая тоска видеть этих правильных, безупречных родственников, умеющих все объяснить и потребовать… Да, потребовать! Ведь есть еще вечные истины, черт побери!

Здесь бродило прошлое, искало пуговицу от рубашки и находило только мышиные горошки.

Настоящее – ему обязательно надо побриться, нельзя же небритым, надо встречаться с людьми, настоящее пыталось бриться крышкой от консервной банки, потому что бритву кто-то закопал в горшок под корни пахистахиса.

Время крутилось, носилось взад и вперед, то и дело переставляя местами события, которые по очереди становились то причиной, то следствием. А он, Руслан, тяжело дышал, он думал, что живет до безумия остро, дышит полной грудью, созерцая весь этот беспорядок. Потому что беспорядок в его чувствах и мыслях и был подлинным порядком. Именно посреди этого бедлама он чувствовал себя настоящим, чувствовал, что он, наконец, свободен, что он может и должен сделать то, что можно и должно сделать. Уйти через безумие, чтобы обрести рассудок. Принять единственно верное решение.

Тогда-то он и решил, что поедет за Лизой. Станет ее тенью. Забросит все к чертям собачьим. Только бы быть рядом. Ловить ее на улице. Видеть издали. Писать на тротуаре: “I ♥ Liza”. Наклеивать на ее машину стикеры «Обожаю офтальмологию!» или что-то в этом духе.

Передал бизнес Наталье. Взял какие-то деньги. Ничего не объяснял. Жена, теща, тесть – с ними ничего не обсуждалось. Объявил, что уезжает в Париж по делам, на сколько – неизвестно. Теща покрутила пальцем у виска и громко сказала: «Крыша поехала!»

И теперь он здесь. Нашел ее. Хотя это было непросто. Вечером они поужинают вместе. Они уже виделись здесь, в Париже, встретились как друзья, долго гуляли.