Меня это очень уязвляло. Я так стыдилась своих ног, что однажды пошла к врачу: нельзя ли чем-нибудь помочь?

— Сломайте эти ноги, — сказала я ему, — чтобы я не испытывала больше унижений.

Но, слава Аллаху, он сказал, что я слишком стара для этого: кости потеряли пластичность и такое лечение ничего не даст. С годами я стала говорить себе: «Что поделаешь, такие у меня ноги. Они потому такие, что я — это я, потому что я родилась там, где родилась». И когда я научилась лучше понимать свое тело, то постепенно стала любить и свои ноги. Сегодня я была бы очень недовольна собой, если бы тогда позволила сломать себе ноги только ради того, чтобы пять минут прохаживаться по подиуму. Я бы позволила сломать свои конечности — и только для того, чтобы красоваться в новом наряде? Теперь же я горжусь своими ногами: они связаны с историей, они — неотъемлемая часть моего прошлого. На этих искривленных ногах я прошла тысячи миль по пустыне, и моя медленная, покачивающаяся походка — это походка африканки. Своего рода визитная карточка.

Другая сложность в работе манекенщицы — это то, что в модельном бизнесе, как и во всяком другом, хватает неприятных людей. Быть может, из-за того, что от некоторых их решений зависит так много, люди слишком нервничают и нервируют других. Но я помню, как мне пришлось работать с художественным редактором одного солидного журнала мод. Для меня лично она стала воплощением того грубого, свинского отношения к окружающим, которое заставляет чувствовать себя на фотосессии, словно на похоронах. Съемки в тот раз проходили на волшебном островке Карибского моря. То был настоящий рай, и мы все должны были бы получить огромное наслаждение от работы — ведь мы снимались на чудесном фоне и нам за это еще платили, тогда как многие с удовольствием сами заплатили бы большие деньги, чтобы провести там отпуск. Но ту женщину все это не трогало. Не успели мы приехать, она сразу стала ко мне придираться:

— Уорис, тебе надо настроиться. Вставай, двигайся, шевелись! Ты просто лентяйка. С такими, как ты, я терпеть не могу работать.

Она позвонила в мое нью-йоркское агентство, пожаловалась на мою тупость и заявила, что не желает со мной работать. В агентстве очень удивились, но больше всех удивилась я сама.

Эта дама, художественный редактор, была безнадежно мрачной женщиной. Она явно находилась в состоянии депрессии: у нее не было ни мужчины, ни друзей — она никого не любила. Работа стала для нее жизнью, любовью, страстью — ничего другого у нее ведь не было. Вот она и отыгрывалась на мне за все свои беды и разочарования, и я совершенно уверена, что не на мне первой, не на мне последней. Впрочем, после нескольких дней бесконечных придирок я потеряла всякое сочувствие к ней. Я смотрела на нее и думала: «Можно сделать одно из двух: или заехать ей по физиономии, или молчать и улыбаться, несмотря ни на что». «Лучше молчать», — так я решила для себя.

Самое грустное — видеть, как женщины вроде этого редактора третируют совсем молоденьких девочек, только начинающих карьеру в модельном бизнесе. Зачастую эти девочки, совсем еще дети, уезжают из родного дома где-нибудь в Оклахоме, Джорджии или Северной Дакоте и летят в Нью-Йорк, а то и в Париж или в Италию, в надежде пробиться. Как правило, они не знают ни страны, куда попали, ни языка. Они наивны, и их бессовестно эксплуатируют. Если им отказывают, для них это становится трагедией. Им не хватает опыта, мудрости и душевной стойкости понять, что сами они тут ни в чем не виноваты. Многие не выдерживают и возвращаются домой в слезах, несчастные и озлобленные.