Голос Ульвхедина вернул его к действительности:

— Дан! Дан! Очнись!

Дан с трудом открыл глаза. Действительность нанесла ему безжалостный удар, он задыхался, стараясь осознать случившееся.

— У меня есть кое-какие догадки, — тихо сказал Ульвхедин. — Должно быть, какой-нибудь зверь утащил корень из могилы или Колгрим, падая, обронил его.

Способность мыслить трезво вернулась к Дану.

— Как все на самом деле просто. — Он сел.

Как сильно может человек поддаться влиянию вечернего сумрака и древних поверий!

Ингрид вернулась и улыбнулась ему, ее побледневшие губы дрожали.

— Это все твои глупые рассказы, будто его считают живым. Мы чуть было не поверили тебе! — сказала она, пытаясь развеять собственный страх.

Она и Ульвхедин долго молча смотрели друг на друга. Дан видел, что в каждом из них происходит жестокая борьба: с одной стороны, каждому во что бы то ни стало хотелось завладеть магическим корнем, с другой стороны, их сдерживал благоговейный страх, который они только что испытали.

Дан встал.

— Наверное, вид у нас троих сейчас уморительный, — сказал он с неуверенным смешком. — Вы ведь хотите забрать этот корень с собой?

Ингрид и Ульвхедин кивнули, торжественно и немного робко.

— Значит, возьмем его с собой, — решительно сказал Дан и снова вернулся к кустам.

Ингрид и Ульвхедин нерешительно двинулись за ним.

Дан с трудом заставил себя снова раздвинуть ветки можжевельника и посмотреть на корень. Большой, больше его ладони, корень лежал ничком на черной, сырой земле. Время совсем не тронуло его, он был темно-коричневый, влажный и в самом деле живой! Протягивая за ним руку, Дан боялся, что корень сейчас зашевелится. Он чуть не рассмеялся при этой мысли, но пока он мешкал, к корню вдруг протянулись две руки и одновременно схватили его.

— Стойте! — Дан и не подозревал, что его голос может звучать так властно. — Вы еще не готовы к тому, чтобы владеть им, и я не желаю присутствовать при вашей сваре. Если кто-то из вас и получит корень, то в первую очередь Ульвхедин. Прояви терпение, Ингрид. Сейчас я заверну его в свою фуфайку, и мы вернемся к нашей стоянке. А там посмотрим.

Он с отвращением поднял корень двумя пальцами и положил на разостланную фуфайку, потом тщательно завернул его, сознавая, что больше никогда в жизни эту фуфайку не наденет.

— Смотри, не потеряй! — предупредила его Ингрид.

Дан понимал, что тревожится она не о фуфайке.

— Не бойся, не потеряю!

Они поправили упавший крест на могиле Колгрима, день уже почти угас. Конечно, они могли бы забрать домой земные останки Колгрима, но им было известно, что он не хотел лежать в освященной земле.

Пришлось ограничиться крестом. Дан прочитал над могилой короткую молитву, слишком уж короткую, потому что его спутникам это пришлось не по душе. Потом по крутому склону они начали спускаться в долину, от напряжения у всех болели колени и сухожилия, но они этого не замечали. Дан шел первым. Ульвхедин и Ингрид — за ним, они хотели быть уверенными, что корень не потеряется.

Все молчали, но думали об одном и том же.

В корень была продета серебряная, потемневшая от времени цепочка, слишком короткая, чтобы она могла соскользнуть у Колгрима с шеи во время падения. И никакое животное не могло бы стянуть цепочку через голову лежавшего в земле покойника, тем более, что могила вообще была нетронута.

А следы? Их не могло оставить ни одно из известных им животных, тонкие отпечатки коготков напоминали уменьшенные отпечатки человеческих рук и ног.

Куда полз этот человекоподобный символ языческих верований — прочь от ненавистного креста или к людям, которым должен был служить?

К Людям Льда, отмеченным печатью проклятия?

Эти мысли не давали всем троим покоя.