– Гордон! – Это имя в устах Рэма прозвучало словно ругательство. – Ты не будешь счастлива с этим молокососом.

«Конечно, я не буду счастлива с ним, – хотелось крикнуть Сьерре в бессильной ярости. – Но только ты слишком упрям и не хочешь прислушаться к доводам рассудка».

– Моя жизнь тебя больше не касается, – сказала Сьерра. – У тебя свои проблемы, а у меня свои.

– Черт возьми, Сьерра, почему ты думаешь, что я так просто уступлю тебя другому? Еще в Сан-Франциско я понял, что ты – моя судьба. Более того, я был просто очарован тобой. Никогда еще после Доры чары женщины не оказывали на меня такого воздействия. Я знаю, что не имею права запретить тебе выйти замуж за Гордона, но...

– Да, Рэм, ты не имеешь ни малейших прав на меня. Сьерра была неумолима. Ее ранила мысль о том, что она не может оказать на Рэма ни малейшего влияния. Она ошибалась, полагая, что что-то значит для него. По всей видимости, он просто использовал ее в своих целях для удовлетворения своего непомерного сладострастия, а она размечталась уже о том, что будет жить вместе с Рэмом, любить его и наслаждаться его ласками.

– Мне очень жаль, – прошептал Рэм. Как бы ему хотелось, чтобы все в его жизни сложилось иначе.

Все последние годы Рэм испытывал такое душевное опустошение, что слишком поздно понял всю глубину своих чувств к Сьерре. Только теперь он осознал, как сильно любит ее, и испугался, что разрушил ее ответное чувство. И все же Рэм не мог остановиться на полпути, он должен был осуществить свои планы, довести задуманное им дело до конца.

– Мне тоже очень жаль, Рэм, – промолвила в ответ Сьерра.

Рэм разглядывал маленький неказистый дом, который снимали Дора и Джейсон в Денвере. Возвратившись в город после размолвки, он отвез Сьерру в дом ее сестры. Прежде чем расстаться с возлюбленной, Рэм напомнил ей о ее обещании поставить его в известность, если она узнает, что беременна. Сьерра в ответ молча взглянула на него, а затем быстро соскочила на землю и, взбежав на крыльцо, скрылась в доме. Охваченный невыразимой печалью, Рэм тронулся с места. Он ни разу не оглянулся.

С большим трудом Рэм заставил себя не думать о Сьерре и сосредоточился на мысли о предстоящей Мести, вызывавшей у него сладостную дрожь. Он проверил, на месте ли его пистолет. Он, как обычно, висел у него на бедре. Вынув оружие, Рэм с любовью погладил его гладкое металлическое дуло, ощутив приятную тяжесть в руке, и снова убрал пистолет в кобуру.

А затем твердым, решительным шагом Рэм направился к дому, спрашивая себя, что почувствует, встретившись снова с Дорой после стольких лет разлуки. Когда-то она была его возлюбленной, его женой, а затем предала, его. Настроившись на то, что ему придется сейчас пережить трудные минуты, Рэм постучал в дверь. Мысленно призвав себя к бдительности и мужеству, он собрал всю волю в кулак, видя, что дверь открывается. Но когда он увидел стоящего на пороге малыша семи или восьми лет от роду, на лице его отразился настоящий испуг. Глядя на Рэма невинными небесно-голубыми глазами, светловолосый мальчик дружески улыбнулся ему знакомой улыбкой, при виде которой в душе Хантера все перевернулось.

– Кто ты такой? – вырвалось у Рэма. Мальчик испуганно заморгал и робко взглянул на высокого незнакомца с перекошенным от ярости лицом:

– Меня зовут Томми. А ты кто?

Рэм прищурился:

– Томми? А как зовут твою маму?

Вопрос озадачил Томми, но он вежливо ответил незнакомцу:

– Дора.

У Рэма было такое чувство, будто в него выстрелили в упор.

– А кто твой отец? – спросил он.