Она прекрасно знала, что Глория соврет, если ей нужно, не моргнув глазом. Но она не стала бы так нагло врать там, где ее легко было в этом уличить и проверить, — это было не в ее характере.

«Хотя, конечно, она прекрасно понимает, так же как и я, что из Стивена невозможно что-нибудь вытянуть, если он не хочет об этом говорить, даже если человек имеет право задавать ему такие вопросы. А я, естественно, такого права не имею».

Пенни сделала огромное усилие, чтобы перенестись мыслями от Стивена к Эрику — вот уж кто всецело принадлежал ей. К его милым, мальчишеским чертам характера, его страстному желанию сделать карьеру в поп-музыке. Но мысль ее неизменно возвращалась, непонятно почему, к топазовому ожерелью.

Когда и как Глория могла сообщить Стивену о своем намерении надеть желтое платье? Она, по ее собственным словам, решила это в последнюю минуту, а Стивена тогда не было в деревне — он был в горах, в лесу. Даже он не смог бы найти ожерелье среди деревьев и кустов!

В этот момент Пенни почувствовала, как в ней закипает злость, уже не на Глорию или Стивена, а на собственную глупость.

«Пенни Фостер, это тебя совершенно не касается, — сурово сказала она себе. — Возьми себя в руки и перестань думать о вещах и людях, которые не имеют к тебе отношения. Прекрати немедленно!»

Странно, но, как будто послушавшись ее строгого приказа, ливень за окном прекратился с обычной внезапностью тропических дождей.

Она улыбнулась, несмотря на свои тревоги, свернулась калачиком под одеялом и вскоре сладко уснула.

На следующий день было воскресенье, и Пенни проснулась уже при свете дня под перезвон колоколов, доносившийся от белой церкви невдалеке.

В комнату ввалилась Перл с чашкой кофе и сразу предупредила, что она опоздает на службу, если не поторопится. Было уже начало одиннадцатого, и, хотя сейчас девочки ходят по улицам почти неодетые, не побежит же она в церковь в коротенькой, просвечивающей насквозь ночнушке.

Пенни еле сдержалась, чтобы не накричать на Перл.

— А ты позаботилась о том, чтобы и Глорию тоже разбудить? — спросила она, выскакивая из постели и проводя расческой по взлохмаченным волосам. Так как Перл на это только хмыкнула, она беззаботно продолжала: — Прости, что приходится тебе это говорить, Перл, дорогая, но у тебя нет мужества. У тебя просто не хватает смелости пойти к ней в комнату и вытащить из постели. Или, может быть, ты считаешь, что она уже настолько хороша и добродетельна…

Перл подала ей халатик.

— Да по мне, пусть она хоть в аду хореть, эта Хлория, мне наплевать! Туда ей и дорога. Только вы не ховорить ей, что моя так сказать. Правда небось глаза резать! А теперь ступайте-ка в душ, моя рыбонька.

После многолюдной утренней службы в воскресенье возле церкви всегда болталось много молодых людей, и, когда появилась Пенни со своими родителями, от толпы отделился Эрик и подошел к ним с заискивающим выражением на лице.

— Тебя-то мне и нужно было увидеть! — воскликнул он после короткого обмена приветствиями с Дейлами. — Сегодня после девяти я получил от Тома Переса телефонное сообщение, он просит меня приехать в гостиницу на ленч. Меня хочет видеть Мануэль Лопес.

— А как же Глория и Джо?

— Я тоже спросил о них у Переса, но он сказал, что Лопес просил приехать только меня. — Он поколебался. — Мне так хотелось бы взять тебя с собой, но тебе будет там ужасно скучно. Но я немедленно приду к тебе, как только вернусь.

Пенни улыбнулась:

— Я не против. Удачи, дорогой!

И Эрик ушел.

— Я сейчас сразу не поеду домой, — сказала Пенни родителям. — Зайду к Марсденам, поболтать с Сибил.