Напротив читального зала отдела трудночитаемых рукописей, в коридоре, стояла бронзовая статуя Саломеи с головой Иоанна Крестителя на блюде. Старейшие сотрудники припоминали, что она была преподнесена архиву в дар западными коллегами. Архивные работники давно заметили по опыту, что на кого из посетителей архива Саломея взглядывала прямо в упор, тот больше уже никогда не приходил. При том, что достаточно было просто сесть в зале напротив дверей, чтобы оказаться как раз на линии взгляда Саломеи, контрольных случаев для наблюдения у них было море. Сюэли не владел этой информацией, но интуитивно держался подальше от линии взгляда статуи.

Особенно заинтересовал Сюэли перелаз — чтобы попасть из отдела заведомо ложной периодики в отдел частично ложной периодики, нужно было подняться по лестнице, которая почти упиралась в потолок, там лечь на пол, проползти несколько метров по-пластунски, и там начиналась сразу же лестница вниз. Сюэли проделывал это легко, но он не понимал, как это делают пожилые сотрудницы с чашечками чая или кофе на подносе. Ему случалось увидеть одних и тех же лиц в один и тот же день по обе стороны перелаза, но ему никогда не доводилось увидеть, как они его преодолевают.

— Меня не допустили в отдел документов на китайском языке, — рассказывал Сюэли Ди. — Только в отделы, где все документы на русском. А по-русски я еще очень плохо понимаю. Но пользоваться электронным словарем они не разрешают. Начальница отдела Кособакина считает, что это шпионская аппаратура, с помощью которой я сканирую военные карты и тут же передаю в космос, на спутник.

— Зачем? — спросил Ди ошеломленно.

— Не представляю, — пожал плечами Сюэли. — Прощай, разум.

Сюэли разыскал в локалке тот самый фильм, который стал в свое время его первым прикосновением к российскому кинематографу. Он пересмотрел его очень много раз и многие выражения в своей речи начал либо напрямую брать из диалогов этого фильма, либо создавать по образцу.

— Неужели твоего допуска недостаточно для работы в китайской части архива? Не понимаю, — сказал Ди.

— Нет, они говорят, что в то крыло здания вообще пройти нельзя — там проваливается паркет. И никогда не знаешь, в какой момент он тебя поглотит. Я понял по их описанию, что это похоже на зыбучие пески в Си-цзане.

— Почему ты не настаивал?

— Там в самом темном месте коридора висит большой, очень старый пыльный стенд — "Узлы и петли". На нем прямо навязаны веревочные петли… и узлы, и каждый подписан машинописным способом, как что называется.

— Я понял, — сказал Ди. — Ничего не остается. Тебе надо просто выучить русский язык.

Четыре месяца Сюэли ничего другого не делал, только как сумасшедший учил русский язык. Бабушка снова легла в больницу. Узнать что-нибудь новое о дедушке не представлялось возможным. За это время он нашел столько разных смыслов в творчестве Сыма Цяня, что мог бы написать десять работ под руководством Лай ши-фу, если бы понадобилось.

В феврале Саюри начала хворать, чахнуть, и Сюэли внушил ей, что она просто давно не видела цветов сакуры, и убедил ее вернуться месяца на два в Токио.

В своей комнате он наклеил на стену гу-ши с иллюстрацией — древнюю историю следующего содержания:

"Студент Ван, родом из провинции Шаньдун, видел такую пользу в учении, что, чтобы домашние не мешали ему заниматься, по вечерам тайком уходил в заброшенный храм и сидел там над книгами до рассвета.