Кисть, почтительно протягиваемая ему школьником, не соответствовала по размерам бумаге. Бумага была как листок для почтового письма, а кисть — наподобие одной из самых больших малярных кистей. Надо было импровизировать. Сюэли презрительно взял кисть у генерала, отшвырнул лист бумаги, ткнул кистью в вазу с цветами и водой начертал на полу те самые стихи Ли Бо, которые источники обычно ассоциировали с этим эпизодом. Тут он отхлебнул из тыквы-горлянки, которую ему еще раньше подали дети, — и замер. Как ему потом объяснили, там было, по-видимому, что-то вроде русского самогона. Быстро справиться с собой не удалось. Он сразу потерял голос. Сюэли, кстати, сейчас же понял, почему тошнило основного актера, исполняющего роль. Ничего себе шутки. Но Сюэли был уже не мальчик и пивал на своем веку всякое — по крайней мере, так он пытался себя убеждать, довольно безуспешно. В результате он закончил выступление жестами, как будто так и надо. Все были в восторге.

Сам русский китаист подошел к нему. Жал руку и долго благодарил по-китайски. Куда-то приглашал, но Сюэли вынужден был отказаться. Пришел и слег. Аспирант Ди принес ему в качестве лечения рассол из банки. Сказал, что это местное варварское средство. Шел снег. Саюри сидела на кровати и давала пить рассол из фарфоровой ложечки для супа.

После нескольких месяцев обучения языку на кафедре назначили "вечер знакомства", он же и "вечер поэзии", где, как предполагал Сюэли, исходя из названия, полагалось собраться вечером и читать стихи, причем под стихами он понимал экспромты собравшихся. То, что вечер был назначен на 12 часов дня, смутило его и вполовину не так сильно, как те стихи, которые начали выползать на свет при подготовке вечера.

— Деточка, вы можете прекрасно прочесть Лермонтова, — сказала Немила Гориславовна. — "Москва, Москва! Люблю тебя как сын! Как русский! — сильно, пламенно и нежно…".

Когда Сюэли возразил, что все это довольно странно прозвучит, если учесть его ярко выраженную китайскую внешность, на него напало другое, следующее стихотворение.

— Тогда вот это, вот это: "Мне голос был!.. Он звал куда-то!.." Он что-то там такое пел! Он говорил: Беги отсюда! Оставь Россию навсегда! Что там дальше?

— Есть место им в полях России, среди нечуждых им гробов. Во-первых, у них идет сейчас смешение б и в, и в ситуации стресса вы получите "Мне голос выл", — вмешалась фонетист. Она была больше всего похожа на волшебника Фудзимото из мультфильма Миядзаки. У нее даже костюм был такой же.

— …"Мне голос выл: Иди отсюда, оставь Россию навсегда!"? — переспросил Сюэли, чем обеспечил себе полную свободу от декламации русской поэзии.

— На мой взгляд, они вообще не должны читать никаких стихов, — сказала фонетист. — Зачем это нужно? Закреплять неправильные навыки? Встали в шеренгу по стойке «смирно», высунулись вперед по одному, представились! "Я Дун Пун Тун!" "Я Пун Бун Дун!" И всё. Вот вам знакомство!

— Можно мы почитаем китайскую поэзию? — вкрадчиво спросил Сюэли.

— Что вы хотите этим сказать? — пошевелила носом фонетист. — У нас на кафедре вы обучаетесь русскому языку.

— Мы почитаем ее чуть-чуть, — показал щепоточку на пальцах Сюэли. — И по-русски.

— А интонировать за вас никто не будет. Во рту у вас каша! Вместо ИК-6 — темный лес! У вас нет ИК-6, Сюэли.

— Войска Первого белорусского фронта… под командованием маршала Советского Союза Жукова… после упорных уличных боев… завершили разгром немецких войск… и сегодня… второго мая… полностью овладели столицей Германии… городом… Берлином! — сказал Сюэли с дикцией Левитана, давая отчетливые шестерки на каждой синтагме.