.. Любопытно, где вы с ними встречались?
– На Апеннинах. Ваши соотечественники исключительно хорошие солдаты. Гордый народ.
– И обязательный. Если шотландец дал слово, он не подведет своих родных, так же как и отечество, и никогда не докатится до такого позорища, чтобы к нему применили порку. Если он за что-то берется, то из кожи вон вылезет, но постарается сделать все как можно лучше. Это у него в крови.
– Вы правы, я не видел более мужественных солдат, а многие офицеры стали моими друзьями, – сказал Доминик. Голос его звучал совершенно искренне. – Одного я особенно хорошо знал – он был родом из Глен-Рейлэка. Мы вместе попали в плен, и нам не оставалось ничего другого, кроме как обмениваться историями. Он рассказывал мне о фермах, разбросанных в широких долинах, о реках и пастбищах, о черных коровах с крутыми боками, пасущихся на Россширских холмах. О том, как поют женщины в домах, где даже самая скромная работа не обходится без песни. Я слышал, как рыба плещется в озерах, видел красного оленя, пробирающегося по горным тропам...
– Не надо, – дрожащим голосом сказала Кэтриона, – не рассказывайте мне больше!
– Почему я не могу поделиться с вами? – Доминик усмехнулся. – Этот человек подарил мне свою дружбу. Когда он говорил, его слова лились как музыка. Он рассказывал мне о пещере, где прятался, будучи мальчиком, чтобы наблюдать, как парят орлы, и я никогда не забуду его прекрасных описаний бескрайних просторов, сияния живых красок лета. Вероятно, все это вам знакомо?
Кэтриона сидела молча – волнение мешало ей дышать; однако Доминик, увлекшись воспоминаниями, продолжал безжалостно ранить ее:
– Однажды в полдень с чистого голубого неба посыпались огромные снежные хлопья: сверкая на солнце, они опускались на колокольчики, горечавку и мох. Солнце соперничало со снегом, и от их борьбы тени бежали по торфу. Постепенно наледь, покрывающая цветы, превращалась в бриллианты. Такой я помню Шотландию до сих пор. – Доминик взглянул на Кэтриону. – Этого человека звали Калем Макноррин, и он был капитаном. Я не знаю, что стало с ним потом.
Сердце Кэтрионы наконец не выдержало.
– В вас вселился дьявол! – воскликнула она. – Зачем вы рассказываете мне все это? Что, если я знаю этого человека и его историю?
Она поднялась с кресла и, оттолкнув его, спотыкаясь, побрела к двери.
Доминик последовал за ней.
– Что такое? Вы действительно были знакомы? – Он схватил ее за руки.
Взглянув на него сквозь слезы, Кэтриона покачала головой:
– Зачем вы спрашиваете? Как я могла не знать пещеру и Калема Макноррина? Вы только притворяетесь, что вас волнует его судьба. Он погиб в битве при Ватерлоо с одним из тех храбрых полков, которыми вы так восхищались.
– Боже праведный, – прерывающимся голосом произнес Доминик, – но я и в самом деле об этом не подозревал!
Он протянул руки, привлек ее к себе, окружая своим теплом, и она зарылась лицом в складки его рубашки, потянувшись к силе, исходившей от него.
Вырвавшись из плена и вернувшись домой, Доминик отказался взглянуть на списки погибших и раненых, настолько он хотел верить, что все, кто был ему дорог, остались живы. Калем в своей неизменной красно-синей шотландке, с его жизненной силой и неистощимым юмором – как мог он умереть? Почему, черт подери, судьба так несправедливо распорядилась жизнью человека, много лучшего, чем он сам?
И вот теперь оказывается, что Калем Макноррин – тот самый человек, которого любила Кэтриона, а может быть, и отец ее ребенка.
Эта мысль ошеломила его. У шотландского горца, как и у Кэтрионы, были синие глаза и черные волосы. Он мог находиться дома в победное лето четырнадцатого года, когда был зачат Эндрю, – вероятно, они собирались пожениться. |