Нисколько. Вернее один. И этим единственным бандитом был Паша Центнер. И потому для Евгения Александровича и Марьи Ивановны он стал своего рода божком, злым, но божком. И, похоже, Паша Центнер это чувствовал. И по-своему ценил.

После выхода из больницы Марья Ивановна некоторое время оттягивалась в лучших косметических клиниках Москвы. В них постарались, и женщина стала выглядеть лучше, чем до событий, соединивших ее жизнь с жизнью Смирнова.

Один шрам под коленом напоминал им о нежданно-негаданно пережитой драме: его не стали выводить, поскольку через год ему предстояло обновиться в результате операции по удалению соединительного штифта из большой голенной кости.

Сочетаться загонным браком они не стали. Для Смирнова, четырежды слушавшего марш Мендельсона, звучавшего в его честь, формальности ровным счетом ничего не значили. А Марья Ивановна, хотя и мечтала о роскошном свадебном платье с длиннющим шлейфом и прелестной куколке с эмблемой "Мерседеса" между ногами, не захотела стать пятой по счету легитимной его супругой. К тому же Центнер не преминул своевременно ей намекнуть, что скоропалительного брака своей бывшей любовницы с кем бы то ни было, он одобрить не сможет.

Однако свадьбу они сыграли. Хотя и в узком кругу, но с платьем, и с "Мерседесом", и куколкой с эмблемой в соответствующем месте.

По завершении празднества (Смирнов единственный раз в жизни не набрался на своей свадьбе и нимало этому дивился) они приехали на квартиру Марьи Ивановны, взобрались на брачную кровать с ногами и страшными клятвами поклялись друг другу в перманентной супружеской верности. Клятвы были закреплена органичным и обоюдно приятным действием, по завершении которого счастливая Марья Ивановна предложила де-факто считать друг друга мужем и женой.

Смирнов с радостью согласился и в свою очередь предложил венчаться, но позже, когда в их душах проснется, наконец, устойчивая религиозность.

Невзирая на потерю приданного, то есть магазинов, на жизнь и небарские развлечения им хватало: у Марьи Ивановны был небольшой счет в надежном банке.

Они были счастливы – он продолжал писать докторскую диссертацию, она усердно ликвидировала пробелы в своих познаниях, касающихся классической литературы и мирового изобразительного искусства, а также бреши в знании Евгением Александровичем удобоваримых достижений мирового поварского искусства.

Через некоторое время научно-исследовательский институт, в котором долгие годы работал Смирнов, приказал долго жить, и он сложил свои научные достижения в старый чемодан, закинул его на антресоли и вплотную занялся написанием кровоточащих бандитских романов.

Но у него ничего путного не получилось. С описания жестоких убийств, автомобильных погонь со скрежетом тормозов и финальным взрывом бензобака, со "стрелок" и перестрелок с употреблением автоматических гранатометов АГС-17, базук и парапланов он постоянно скатывался на самокопание, осмысление действительности, глобальное потепление и проблемы воспитания подрастающего поколения. Получив в редакциях два или три весомо аргументированных отказа, Евгений Александрович выключил компьютер, сдал свою квартиру за двести пятьдесят долларов в месяц преуспевающей торговке из Калужской области и переселился к Марье Ивановне совсем.

Несколько месяцев они прожили душа в душу. По истечении их стали нервничать в унисон и по одному – ни Марья Ивановна, ни Евгений Александрович не любили и не умели сидеть без дела.

Однажды вечером, когда Марья Ивановна рассеянно перелистывала журнал "Караван истории", а Евгений Александрович смотрел третьи по счету "Вести", позвонил Паша Центнер.

– Загниваете потихоньку? – спросил он (трубку снял Смирнов). В голосе короля бандитов звучали нотки удовлетворения.