Девон вздрогнул и даже пошатнулся от неожиданности.

— Посмотри, как он соскучился без нас!

Тори со смехом принялась отдирать котенка от его рубашки.

— Напомни мне, Девон, чтобы я не забыла поблагодарить Фила и Анжелу за то, что они заботились о нем и доставили его сюда к нашему приезду.

— Не забуду еще одно: ему необходимо постричь когти, — потирая плечо, сказал Девон.

Прислушиваясь к громкому урчанию котенка и с нежностью глядя на него, Тори проговорила:

— Знаешь, Девон, активность Виски — неотъемлемая часть его очарования. — Она встала на цыпочки и, поцеловав Девона в подбородок, добавила: — Как и твоего тоже.

Девон с улыбкой наблюдал, как Тори проследовала за котенком на кухню, чтобы накормить и напоить малыша. Наклонившись, он поднял чемоданы и понес их наверх, благородно устояв перед искушением заглянуть под материю, которой была закрыта таинственная картина.

К тому времени, как он снова спустился вниз, Тори распахнула двери французского балкона в гостиной, чтобы, впустить теплый воздух и полюбоваться пейзажем позднего лета, и набрала номер Анжелы.

Поскольку Девону было позволено присутствовать при беседе, он слышал, что в разговоре упоминалось и его имя. Он стоял рядом и смотрел на свою жену. Тори по-прежнему представляла для него притягательную тайну, и ее разгадка требовала не менее глубокого изучения и нежного обращения, чем те тысячелетние находки, которым он посвятил большую часть своей жизни.

Прежняя нервозность в ней уступила место безмятежному спокойствию. Цыганские глаза оставались такими же загадочными и все так же меняли цвет, но в них исчезла былая настороженность. И хотя и раньше она не предавалась унынию, месяцы их брака дали ей чувство защищенности и уверенности в себе, во взгляде вместо растерянности появились живость и восторженность.

Тори бывала разной: счастливой, любящей, сердитой, веселой, озабоченной. Ему приходилось видеть ее в различных, не слишком выгодных для женщины ситуациях, например, после ужасного путешествия на верблюдах по раскаленной пустыне или после того, как она однажды упала в грязную реку. Под жгучими лучами солнца, стоя на коленях, она перебирала глиняные черепки, с восторгом разглядывая их, или мыла их под проливным дождем. Она не боялась ни насекомых, ни пресмыкающихся, легко находила общий язык и с научными сотрудниками, и с рабочими, весело шутила со студентами, добрая половина которых была в нее влюблена.

Он видел, как, вскарабкавшись на развалины древних руин или на гребень песчаной дюны, она с альбомом в руках и с запасными карандашами за ухом и в зубах увлеченно работала, стараясь схватить заинтересовавшее ее выражение на лице рабочего или сделать набросок пейзажа в лучах заходящего солнца.

Тори привыкла спать в самолетах, поездах, автомашинах, но только не тогда, когда проезжали мимо реки или озера, потому что ей нравилось смотреть на воду. В совершенстве овладев французским языком, она легко осваивала и языки местных жителей. Она обожала романы ужасов и, читая их, порой умирала со страха, но обязательно вставала, чтобы посмотреть, в чем дело, услышав ночью какой-нибудь подозрительный шум.

Он вспомнил, как был напуган, обнаружив ее отсутствие в одну из таких ночей, но, выйдя на поиски, вскоре увидел ее неподалеку: она кормила забредшую в лагерь бродячую собаку.

Девон знал, что Тори готова прийти на помощь любому живому существу, стоило тому лишь посмотреть на нее печальными глазами. О том, что это могло быть опасно, она не думала. Когда в течение двух недель они гостили у его друга, работавшего в знаменитой долине Серенгети в Африке, она умудрилась внушить симпатию к себе даже одному из львов — огромному дикому хищнику. Было с чего тревожиться ее бедному муженьку. Когда же Тори настояла на том, чтобы проделать хотя бы небольшое путешествие по Сахаре, ей удалось добиться признания у самого противного, с точки зрения Девона, верблюда.