— Она в хорошем настроении.

— Похоже. — Тяжесть на моих плечах становилась приятной.

Я не мог бы описать жилище Алегры. Я в принципе способен описывать подобные жилища; и я могу рассказать, как оно выглядело до нее, поскольку был знаком с опустившимся типом по кличке Пьяный Таракан, который жил тут раньше, спал на том же полу, на котором теперь спит Алегра. Вы знаете, как выглядит неистирающийся пластик, когда он окончательно истерся? Нержавеющий металл, проржавевший насквозь? Когда здесь жил Пьяный Таракан, это был ветхий закуток с трещинами в стенах, грязью в углах и шрамами на подоконнике. Но с тех пор как тут поселилась галлюцинирующая проективная телепатка, никто не знает, как выглядит эта комната.

Рэтлит открыл дверь. За ней стояла потрясающая красавица.

— Входите, — сказала она, и ее голосу вторил большой симфонический оркестр с хором в полном составе. — Вайм, что это ты тащишь? О, да это же золотой!

У меня перед глазами замерцали головокружительные желтые вспышки.

— Положи его, положи скорей, надо понять, что с ним!

Сотни глаз, прожекторов, сверкающих объективов. Я опустил золотого на матрас в углу.

— О-о-о… — выдохнула Алегра.

И оказалось, что золотой возлежит на оранжевых шелковых подушках в ладье драгоценного дерева, влекомой лебедями под звук флейт и барабанов.

— Где вы его нашли? — прошипела Алегра, облетая на метле луну цвета слоновой кости.

Мы смотрели, как сверкающая ладья скользит по серебристым водам меж утесами в сотнях футов под нами.

— Подобрали на улице только что, — ответил Рэтлит. — Вайм решил, что он пьян. Но от него не пахнет.

— Он смеялся? — спросила Алегра.

Смех раскатился по воде и отразился от скал.

— Угу, — ответил Рэтлит. — Как раз перед тем, как отрубиться.

— Значит, он из Андокской экспедиции, она только что вернулась.

Комары пикировали на нас сквозь мокрые кроны. Насекомые роились средь листьев, задевая капли, которые осыпали нас осколками хрусталя, а ладья, едва видимая за пальмами, дрейфовала по томной от зноя, сверкающей реке.

— Точно. — Я лихорадочно заработал веслами, чтобы не столкнуться с гиппопотамом, который чуть не перевернул мою пирогу. — Я и забыл, они только что прилетели.

— Так, — дыхание Рэтлита вырывалось из губ облачком, — вы меня потеряли. Найдите меня обратно. Откуда они прилетели?

Снег скрипел под полозьями, а мы смотрели на баржу, почти достигшую белого горизонта.

— Из Андока, разумеется, — сказала Алегра; лай затихал вдали. — Откуда еще?

Белое затмилось и стало черным, а ладья — сверкающим пятном в галактической ночи, влекомым трудолюбивыми кометами.

— Андок — самая дальняя из посещенных на сегодня галактик, — объяснил я Рэтлиту. — Экспедиция вернулась только на прошлой неделе.

— Больная, — добавила Алегра.

От жара кровавые пузыри вскипели у меня в глазах; я соскользнул на землю, хватая ртом воздух… язык стал шершавый, как бумага…

Рэтлит кашлянул.

— Алегра, хватит! Перестань! Не нужно драматических эффектов!

— Ой, Рэтти, Вайм, простите.

Прохлада, влага. Тошнота уходит, заботливые сиделки торопливо собирают куски тела, пока целое не становится прекрасным — или настолько ужасным, что в этом ужасе есть своя красота.