Моя группа продолжала работу вместе с отделениями газодымозащитников. Как и всегда.

Что-то худо… наверно, отрублюсь. И в больницу, с сиреной… к доброму доктору Айболиту Ивановичу…

Над головой возник микрофон со знакомой "пятеркой" на ободке и бледное лицо репортера. Оператор за его плечом навел на меня камеру. Оранжевые блики на объективе, рев пожара в стороне. Газодымозащитники борются за людские жизни, а чмо в модном, с искрой, пиджаке красуется перед зрителями.

– И вот, наконец, мы видим героя после работы. Видим, как он отдыхает, развалившись на травке, точно свинья в грязи.

– Пшел вон! – чья-то рука оттащила юнца, исчез и оператор. Я узнал Костин голос. – Плотный огонь на девятом с левого угла дома, – сообщил он, на миг зависнув надо мной. – Посередине и справа – чуть меньше. Но там пусто, ни одного человека. Продолжаем эвакуацию с фасада.

– Уверен? – прохрипел я.

– Судя по внешнему осмотру…

– Внутри, Костя!

– А ты разве не?..

У носилок, а мне показалось – над ухом, раздался женский крик.

– Ребенок, мой ребенок!

И проклятая память отозвалась давним: "Дети, где мои дети?!", тасуя воспоминания, как шулер колоду карт. Я не мог слышать тот отчаянный стон, узнал только со слов Кости. Но подсознание считало иначе: твой приговор, Феникс. Плати!

Утешая женщину, вклинилась пухлая докторша:

– Вы не переживайте, мы всех найдем. Кто у вас, мальчик? девочка?

– Мальчик! – рыдала женщина. – Семь лет…

– Какой этаж?

– Девятый, семьдесят вторая квартира! Первый подъезд.

– Девятый этаж, мальчик, семь лет… – говорила врач в сторону. – Нету? Как нету? Посмотрите в третьей машине! И там нет? Женщина, вы уверены, что ребенок…

– Да, да! Боже, спасите его! – Несчастная бросилась к подъезду; ее перехватили. Горький плач матери рвал душу.

Память, гадина, тотчас выдала ложную картинку. У меня свело скулы, многие так при упоминании лимона кривятся.

13. Игорь

Полотенце, размотавшись, сползло с лица. Хотел поправить и чуть не соскользнул с узкого мостика: доски угрожающе закачались – мир под ногами ходил ходуном. Чувствуя, что падаю, я оттолкнулся и прыгнул вперед и вверх. Уцепился за протянутый на крышу кабель и, с грохотом опрокинув таз, шмякнулся на балкон. Тело взорвалось болью.

Доска проскребла по бетону, улетая вниз, следом – вторая. Звука падения я не услышал, но там закричали. Кое-как поднялся, осмотрелся – вроде цел. Ладони ссадил, да ноет ободранное колено. Ерунда. Подобрал полотенце. Хоть в этом везет: без тряпки – никак.

Пошатываясь, а кренило меня изрядно – непонятно только, с чего? – приник к закопченному окну, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Постучал – нет ответа. Дети где-то в глубине квартиры: прячутся, глупые. Так двое или один? Я шарахнул каблуком по балконной двери – рама хрустнула, и дверь слегка приоткрылась. Из щели вырвались мглистые струи. Я ударил снова: дверь распахнулась. Со звоном брызнуло матовое от наполнявшего комнату дыма стекло. Горячий поток выметнулся навстречу, чуть не сбив с ног, – и я уткнулся в пол: поверх длинным языком разворачивалась огненная полоса. Полотенце на лице было едва влажным, но идти назад… отступить? Нет! Прикрыв голову, я на четвереньках ввалился в обжигающее марево.

14. Олег

Превозмогая слабость, я оперся на локоть, сел.