Когда приехало такси, чтобы отвезти Дафну на станцию, она уже испытывала облегчение, что покидает этот дом. Мужчина кашлял все сильнее, казалось, его лихорадило, и Дафна начала беспокоиться, не страдает ли он туберкулезом в той ужасной, заразной форме, что убила Брэнуэлла, а затем и Эмили и Энн с интервалом буквально в несколько месяцев. Однако в этом плохо освещенном, холодном кабинете ею овладел не просто страх подхватить чисто физическую инфекцию — ей пришло в голову, что сама его несостоятельность может оказаться заразной. Дафне чудилось, что вокруг него и его дома сгустился запах неудачи, некоей разрушительной сырости, с которой не в состоянии совладать даже охвативший его лихорадочный жар. Когда он пожимал ей руку, прощаясь, его ладонь показалась ей липкой: Дафна даже вытерла руку носовым платком, надежно укрывшись в такси, но, казалось, она ощущала его пожатие, как и его дыхание, до самого вечера, даже после того, как приняла ванну и переоделась.

Было уже за полночь, но Дафна никак не могла успокоиться, лежа без сна на своей односпальной кровати в гостевом доме Бронте. Через щель в оконной раме просачивался морозный воздух. Она встала, дрожа, и открыла шторы, чтобы видеть пасторский дом, — очертания его каменных стен были все еще различимы при свете звезд. Силой воображения Дафна пыталась воссоздать события прошлого века: вот Брэнуэлл возвращается, шатаясь, домой после вечера, проведенного в «Черном быке», вот он минует могилы матери и тети, обретших вечный покой далеко от Корнуолла — места своего рождения. А ведь, возможно, их любящие, томящиеся души все еще ждут возвращения к морю?

Да, Брэнуэлл, вероятно, был пьян, но не настолько, чтобы не думать о своей умершей матери, не мог он оставаться равнодушным и к неодобрению отца и сестер, ждавших его дома. Дафна впилась взором во тьму, надеясь вызвать из небытия рыжеволосый призрак с безумными глазами, бредущий, качаясь, через кладбище, но не явился ни он, ни кто-либо иной, живой или мертвый. Что же касается сделанных ею покупок — учебника Брэнуэлла и его стихотворения, они лежали теперь на тщедушном столике у изголовья кровати, — Дафна не могла найти здесь ничего, что спасло бы из небытия Брэнуэлла или оправдало веру Симингтона в него. Мальчик, рассеянно рисовавший на фронтисписе латинского букваря, превратился в литератора четвертого сорта, автора «Морли-Холла» — фрагмента, послужившего вступлением к предположительно так и не законченной эпической поэме с нескладно зарифмованными двустишиями, бесконечными и невыносимо скучными уже на первых страницах.

Но при этом она не могла отказаться ни от Брэнуэлла, ни от Симингтона, ни от своей книги. Если все здесь настолько безнадежно, ей следует прервать поездку, рано утром выехать в Лондон, чтобы успеть на ночной поезд, который отвезет ее домой, в Корнуолл. И все же она решила остаться в Йоркшире еще на два дня, чтобы воспользоваться, как и планировала, библиотекой пасторского дома, погулять по мощенным булыжником улочкам Хоуорта, где когда-то ходили Бронте, пройти до их дома по вересковой пустоши. В своих фантазиях она встречала на пороге пасторского дома свою соперницу-биографа и говорила, глядя прямо в глаза Уинифред Герин, что Брэнуэлл принадлежит ей и только ей. Впрочем, до сих пор мисс Герин не обнаруживалась, и Дафна даже начала подумывать, что та ее избегает.

Церковные колокола прозвонили дважды. Дафна вздрогнула и забралась обратно в постель. Она ничего не добьется, простудившись; надо быть практичной и рассудительной, если она хочет опередить мисс Герин. Завтра утром, согласно договоренности с мистером Митчеллом, смотрителем пасторского дома, у нее будет возможность ознакомиться с неизвестными ей рукописями Брэнуэлла. Вскоре после приезда в Хоуорт три дня назад она уже виделась с мистером Митчеллом: большую часть беседы занял рассказ о трудностях, которые создают ему рабочие, строящие для него новое жилье при пасторском доме, и о том, что его жену не устраивает место, куда они поставили кухонную плиту.