Но она не знала, все ли так хорошо устроено в этом мире и что подумает теперь о ней Питер, если он еще способен думать в той, иной жизни. И она вновь принялась за письмо, слезы струились по ее лицу, но она их не отирала. «Я злюсь на себя и задаю себе вопрос: а если бы я заблаговременно послала Питеру по-настоящему веселое письмо (задуманное, но так и не написанное, — ты знаешь, как это бывает), оно, возможно, склонило бы чашу весов — от безысходного отчаяния к хотя бы непродолжительному веселью». Но она не отправила ему такого письма — лишь рукопись своей наводящей тоску книги о деградации, вызванной алкоголизмом, и эту глупую записку, которую Питер мог воспринять как намек на собственную депрессию и склонность к спиртному, на свой интеллект, который он так по-настоящему и не реализовал: дела в издательстве шли хуже и хуже, офис на Грейт-Рассел-стрит стал ему не по карману, и надо было переезжать. Он признался в этом Дафне во время их предпоследнего телефонного разговора месяц назад, а потом был еще один, заключительный разговор, когда она не нашла для Питера слов поддержки.

— Ты единственная среди нас добилась настоящего успеха, — сказал он Дафне, но она с ним не согласилась.

— Не говори глупостей, — ответила она, но ей следовало сказать гораздо больше: о том, что она восхищается им (ведь он ни разу не опубликовал ничего дешевого, безвкусного, сенсационного), что подготовленное им издание писем их дедушки воплотило все истинное и хорошее, присущее их семье, что это она не оправдала надежд, а вовсе не он.

Вздохнув, Дафна вернулась к письму. «Поскольку я сама без всякой видимой причины много лет являюсь потенциальной самоубийцей, думаю, что такой поступок совершается не от безысходности, а от злобы — это удар по ДРУГИМ, тем, кто для потенциального самоубийцы представляет собой все то, чем ОН не является. Ожесточение, зреющее внутри, можно смирить только еще большим насилием — именно этим объясняется решение Питера убить себя под колесами поезда. Утратившее равновесие „Я“ говорит мифическим Другим: „Раз вы так поступаете со мной — что ж, получай-те!“» Она остановилась, устрашенная собственными словами на листе бумаги перед ней. А может быть, все, что она пишет, бессмысленно? Что если все это в конечном счете ничего не значит? Что тогда?

Ньюлей-Гроув,

Хорсфорт,

Лидс.

Телефон: 2615 Хорсфорт

5 мая 1960

Уважаемая миссис Дюморье!

Не сомневаюсь, что Вы испытаете горечь, узнав, что мой дорогой муж скончался. Его похоронили две недели назад. Сожалею, что не написала раньше, но я испытала страшное потрясение, затем упаковывала имущество, поскольку наш дом придется продать и мне предстоит переехать в дом неподалеку, гораздо меньшего размера.

С прискорбием сообщаю Вам, что муж умер за несколько дней до того, как пришел по почте машинописный экземпляр Вашей книги, так что он не имел возможности прочитать ни ее, ни сердечного посвящения книги ему. Он бы по достоинству оценил Ваш труд и был бы рад узнать, что вместивший всю его жизнь интерес к Брэнуэллу Бронте стимулировал и Ваш интерес и это подвигло Вас на написание недавно законченной Вами биографии Брэнуэлла.

В кабинете мужа я обнаружила этот пакет, предназначенный для Вас, но еще не отправленный. Посылаю его Вам и надеюсь, что содержимое будет Вам интересно.

Искренне Ваша,

Беатрис Симингтон

Почта Йоркшира, абонентский ящик № 168.

Лидс 1.

Телефон: 32701

1 июня 1960

Уважаемая миссис Дюморье!

Большое спасибо за Ваше письмо и за черновой вариант Вашей выходящей вскоре книги «Инфернальный мир Брэнуэлла Бронте».