Лучше бы не вспоминать, а только подчиняться, всегда подчиняться… – Курс с хрипом втянул воздух. – Луч палустара задел меня по касательной, но ты это исправишь, землянин. Ведь исправишь, я не ошибся?
Оружие в руке Тревельяна дрогнуло. Перед ним был несчастный безумец, жертва странного эксперимента, несомненный убийца, но все же человек. По крайней мере, человек наполовину… Заслуживал ли он смерти?
– Твое «я» к тебе вернулось, Курс… то есть Тан Одд… ты осознал свою сущность, частицу прежней индивидуальности… Зачем же начал убивать? Что произошло? Что с тобой случилось?
Пленник, стиснутый прочными оковами манипуляторов, затрясся. Его конечности остались неподвижными, но плечи, торс и голова ходили ходуном, точно в эпилептическом припадке. Серая радужка глаз, цвет которой у кни’лина назывался сумеречным, потемнела, сделавшись почти черной.
– Был в беспамятстве, – прохрипел киборг. – Страх, ужасный страх гнал меня куда-то… Очнулся на нижнем ярусе, в шлюзовой… не знаю, как туда попал… Вспомнил свое имя, и страх сменился ненавистью. Я ненавижу их, землянин! Ни, похарас , другие кланы, всю эту проклятую расу! Ненавижу за то, что сделали со мной! Я уничтожу их! Всех, до кого доберусь! И тебя убью, если представится случай!
– Но я с Земли, а не с Йездана, и не виноват в твоем несчастье. За что ты ненавидишь меня?
Физиономия Курса перекосилась в кривой усмешке.
– А ты не понимаешь? Ты не кни’лина, но ты человек, и у тебя тело и разум человека… это ко мне не вернется… Достаточный повод для ненависти, а? – Глаза киборга закрылись, ресницы, почти такие же длинные, как у Ифты Кии, легли двумя веерами на подглазья. – Лучше убей меня, землянин, – пробормотал он. – Убей, или я убью вас всех, а потом – себя… Жить, как тварь с Тоу, я не хочу.
«Его право решать, мое – исполнить», – подумал Тревельян, поднимая оружие. Он приложил раструб палустара ко лбу пленника, промедлил секунду и нажал на спуск. Ничего не случилось. Он нажимал опять и опять, но, против ожидания, Курс не обвис бесформенным мешком в щупальцах робота, не задергался в конвульсиях, не испустил предсмертного хрипа. Его глаза были по-прежнему закрыты, но киборг оставался жив.
– Прокисла твоя машинка, – заметил командор. – Предупреждал тебя, парень, не верь Иуде! Взгляни, как там аккумулятор?
Источник питания был на месте.
– Значит, что-то другое он выкрутил, – произнес командор. – Вот бестия! Делать нечего, придется тряхнуть стариной… – Два щупальца, бывшие еще свободными, обхватили виски и лоб киборга, потом его голова резко дернулась, раздался хруст шейных позвонков, и тело Курса обвисло. – Вот так мы это делали, – сказал призрачный Советник. – Даже с дроми получалось, хотя загривок у них, скажу тебе…
Он пустился в воспоминания о минувшем, об отгремевших сражениях, о битвах в космосе и на планетах, о рукопашных схватках с хапторами, дроми и кни’лина, но Тревельян его не слушал, шепча слова заупокойной службы.
Сказано в Книге Йездана Сероокого: в начале жизни человеку нужны циновка и чаша для еды, а в ее конце – погребальный кувшин. И еще сказано: человек не выбирает места для своего появления на свет, не дано ему выбрать и день своей смерти.
И еще сказано: у протянувшего руку к запретному знанию да будет она полна пыли…
В связи с запросами о работах в колонии Тоу и возросшей активности валлс сообщаю:
1. |