В жизни человеческой сражаются две силы — и жестокое их противоборство, по крайней мере, сейчас, при капитализме, неистребимо.

«Идея наслаждения против идеи реальности».

Идея реальности учреждена всей системой рационального мироустройства, всеми его разумными связями, всей практической деятельностью и оправдана гнуснейшими логическими выкладками, эстетическими и всякими другими, столь же рациональными построениями, в которые, как в тюрьму, заключена мысль.

Идея наслаждения обусловлена миром подсознательных порывов и сновидений, иррациональными механизмами воображения. Стремление к наслаждению — неотъемлемое право человека.

Мы, сюрреалисты, хотим освободить воображение и подсознание от идеи реальности и от логики. Хотим достичь свободы — той самой, от которой все еще постыдно открещиваемся и которая между тем достижима, что полностью в нашей воле.

Так освободим же воображение, разрушим идею реальности и утвердим новое мировосприятие, пристанище потаенных порывов и ослепительных первозданных образов!

Это повлечет за собой, естественно, кризис сознания, который мы, сюрреалисты, — и я это заявляю во всеуслышание — считаем неминуемым и необходимым. Более того, мы приближаем его всеми возможными средствами.

Сюрреализм — не шутка, как полагают снобы разных стран и народов.

Сюрреализм — всем отравам отрава.

Сюрреализм — наисильнейший, наиопаснейший яд для воображения, превосходящий все известные яды.

Сюрреализм ужасно заразен!

Будьте бдительны! Я — носитель сюрреализма.

Кстати, в Нью-Йорке уже кое-кто заразился сюрреализмом и мучается в свое удовольствие от его животворных ран.

Два мастера современной живописи ринулись в бой с академическим искусством — ведь наше время породило новый, худший изо всех видов академизма, и если прежде академическое искусство еще отличала кое-какая техника, то теперь ровным счетом никто не владеет ни рисунком, ни живописью.

Я полагаю, что современное искусство — это величайший крах, однако никакого другого искусства сегодня не существует, а то, которое есть, вполне созвучно нашему времени — эпохе краха.

Завтрашнее искусство произойдет из сегодняшнего: оно родится как протест против сегодняшнего академического искусства точно так же, как кубизм в свое время родился как протест против вакханалии импрессионистских ощущений, а сюрреализм стал естественной душевной реакцией на строгость кубистической формы.

А теперь слушайте хорошенько, что я вам скажу, потому что мысль моя хороша необыкновенно.

Новейшие открытия в биологии свидетельствуют, что всякую новую разновидность Природа отливает с нетленных матриц (нетленность, уточняет Дали, рождена исступлением). Академический же отпечаток дают тленные матрицы.

Вот почему я мистик.

Нетленная матрица, я хочу сказать (sic!), совершенный способ письма, был найден раз и навсегда в эпоху Возрождения. Матрица нетленна, если в ней, помимо всего прочего, есть исступление, экстаз, а если нет, это академическая болванка. Экстаз в живописи может воплощаться зримо, как у Веласкеса и Вермеера (и это, должно быть, наилучший вариант), но бывает и головная разновидность исступления, как у Рафаэля.

Веласкес, Вермеер и Рафаэль отлиты с нетленных матриц, сами нетленны, и, следовательно, они антиакадемики.

А эти жуткие итальянские футуристы, что накинулись на новый рецепт, и есть самые отпетые академики, да уже с гнильцой почище всякого Месонье, впрочем, он хоть и протух, а еще может — всякое бывает — прийтись нам по вкусу.

Мистицизм и реализм — вот девиз испанской живописи. А венец мистицизма — мистический экстаз, обретаемый путем совершенствования, путем восхождения к тайным покоям замка души при суровом художническом самодознании, исследовании мистического сна, тягостнейшего, изнурительнейшего, но и наигармоничнейшего изо всех снов.