— Ну, клевета-то непреднамеренная, — возразила Соня. — У Джеймса и в мыслях не было опорочить эту женщину.

— Само собой. Однако же он ее опорочил, а согласно Акту о диффамации от 1952 года, охраняющему в подобных случаях интересы авторов и издателей, клевета является непреднамеренной, если приняты были все разумные меры, чтобы…

— Разумные меры? Какие такие — разумные?

— Маразматик-судья счел, что вот такие: надо было пойти в архивы Сомерсет-Хауса и выяснить, не родилась ли в 1928 году девочка по имени Дездемона и не вышла ли она в 1951 году замуж за некоего Хамберсона. Дальше — просто: ищешь фамилию Хамберсон по ежегодникам Ассоциации люпиноводов; если ее там нет, соображаешь: а не проверить ли списки членов «Женского института» или, пожалуй, сомерсетскую телефонную книгу? Ничего этого сделано почему-то не было, и вот, пожалуйста: с них пятнадцать тысяч, а мы — пособники авторов, клевещущих на беззащитных женщин. Давайте шлите романы на адрес фирмы «Френсик и Футл» — как раз угодите на скамью подсудимых. Мы теперь изгои в издательском мире.

— Ну, уж не так все ужасно. Вляпались мы впервые, и кто же не знает, что Джеймс — отчаянный пропойца, с него и спросу-то нет, кого он там где обидел.

— С него, может, и нет, зато с нас есть. «Пултни» уже распорядились: Хьюберт звонил мне вчера вечером, чтобы мы ему романов больше не слали. Только пойдет об этом слушок — и увязнем по уши в финансовой, мягко говоря, трясине.

— Обязательно, конечно, надо кого-то подыскать взамен Джеймса, — сказала Соня. — Такого мастака по части бестселлеров враз не вырастишь.

— Люпины будем выращивать, — угрюмо отозвался Френсик и пошел к себе в кабинет.

День выдался преотвратный. Телефон трезвонил почти без умолку. Авторы интересовались, скоро ли их потянут на Королевскую скамью Высокого суда правосудия за то, что они использовали имена однокашников, а издательства возвращали принятые к публикации романы. Френсик сидел, снимал трубку, нюхал табак и старался быть вежливым. Часам к пяти ему это стало совсем невмоготу, и когда позвонил редактор «Санди график», не хочет ли он тиснуть обличительную статейку насчет британских законов о клевете, Френсик сорвался.

— Чего вы от меня хотите? — орал он. — Чтоб я сунул голову в петлю, а меня бы вздернули за пренебрежение к суду? Кажется, и так этот чертов кретин Джеймсфорт собирается опротестовать судебное решение!

— На том основании, что клеветнический пассаж про миссис Хамберсон — целиком ваша вставка, да? — полюбопытствовал тот. — Защитник, помните, как раз и предположил…

— Дьявол меня раздери, да я самого вас упеку за клевету! — завопил Френсик. — От Гальбанума я стерпел такой намек, только чтоб не скандалить в суде, а вы повторите-ка мне это при свидетелях — живо окажетесь на скамье подсудимых!

— Трудновато вам придется, — посочувствовал редактор. — Тот же Джеймсфорт будет против вас свидетельствовать. Он ведь клянется, что вы с ножом к горлу требовали опорочить миссис Хамберсон, а когда он не согласился, изменили текст прямо в гранках.

— Это гнусная ложь! — вскричал Френсик. — Скажут еще, что я сам пишу за своих авторов!

— А что, разве нет? — вежливо удивился редактор. Френсик осыпал его проклятиями и ушел домой с головной болью.

Четверг был не лучше среды. «Коллинз» отверг пятый роман Уильяма Лонроя «Седьмое небо», как перегруженный сексом.