— Как ты сказала? — не поверил он своим ушам, услышав, что книга эта увлекательная и полезная. — Для кого это она полезная?

— Для современного общества, пораженного духовным кризисом, — ответила Бэби. — Для нас.

— «Идиот» — для нас? — возмутился Хатчмейер. — Про то, как один малый вообразил себя Наполеоном, пришиб топором старушонку — и это для нас полезно? Большая мне будет польза — как от дырки в голове.

— У тебя и так голова с дыркой. Это же «Преступление и наказание», дуролом. Тоже мне издатель, ничего толком не знает.

— Я знаю, как сбывать книги, читать их я ни хрена не обязан, — заявил Хатчмейер. — Книги — это для тех, кто не находит себя в жизни. Дело делать — кишка тонка, вот и читают.

— Книги нас учат, — сказала Бэби.

— Чему? Апоплексическим припадкам? — спросил Хатчмейер, наконец припомнив, в чем дело в «Идиоте».

— ЭПИПЛЕКТИЧЕСКИМ. Это признак гения. Магомет тоже был припадочный.

— Ну, теперь у меня вместо жены энциклопедия, — сказал Хатчмейер, — да еще арабская. — Чем займешься? Превратишь дом в литературную Мекку или как?

Заронив эту идею, он поспешно улетел в Токио, к женщине, которая и говорить-то по-английски не умела, не то что читать. Когда он вернулся, Бэби уже прочла Достоевского насквозь. Она пожирала книги без разбора, как ее медведи — ежевику.

Эйн Рэнд делила ее душу с Толстым; она на удивление лихо одолела Дос Пассоса, намылилась Лоуренсом, попарилась у Стриндберга и отхлестала себя Селином. Конца этому не было видно; Хатчмейер вдруг оказался женатым на книгоедке. Вдобавок Бэби занялась писателями, а Хатчмейер писателей терпеть не мог. Они болтали о своих книгах, а ему приходилось под угрожающими взглядами Бэби кое-как соблюдать вежливость и даже проявлять интерес. Правда, сама Бэби быстро в них разочаровывалась, но присутствие в доме какого бы то ни было писателя так повышало кровяное давление Хатчмейера, что она не скупилась на приглашения и не переставала надеяться отыскать хотя бы одного, у которого дело не расходилось бы с его печатным словом. И вот наконец объявился Питер Пипер, автор «Девства ради помедлите о мужчины»: тут уж она была уверена, что человек не уступит собственной книге. Она лежала на водяной тахте и наслаждалась предвкушениями. Такая романтическая книга — но романтика не в ущерб содержательности — и такая необычная…

Хатчмейер вышел из ванной, зачем-то напялив бандаж.

— А что, тебе идет, — заметила Бэби, холодно разглядывая его снаряжение. — Носи-ка его почаще. Он придает тебе достоинство.

Хатчмейер отвечал свирепым взором.

— Нет серьезно, — продолжала Бэби. — Как-то он тебя подпирает, что ли.

— Тебя содержать — без подпорки не обойдешься, — сказал Хатчмейер.

— Знаешь, если у тебя грыжа, ты лег бы лучше на операцию…

— Хватит с меня и твоих операций, — Хатчмейер поглядел «Девство» и прошел к себе в спальню.

— Книга не разонравилась? — крикнул он оттуда.

— Первая у тебя стоящая книга за несчетные годы, — отозвалась Бэби. — Прелесть. Идиллия.

— Иди… куда?

— Идиллия. Тебе объяснить, что такое идиллия?

— Не надо, — сказал Хатчмейер. — Догадываюсь.

Он улегся и подумал. Идиллия? Ну, если она говорит — идиллия, миллион других женщин скажут то же самое.