А пока я сам хочу спросить: а что, господин Керимов не собирается порешить свою жизнь? Нет? А господин Затырин вам тоже ничем подобным не грозил? Странно. Вот смотрите. Подполковника я фактически отправил под арест. То есть в буквальном смысле лишил некоторых перспектив. С Керимовым у меня вчера состоялся очень нелицеприятный и жесткий разговор, уверен, что он вам уже доложил. А они — ничего. Не повесились, не застрелились. Почему? Та же картина и со Слепневым. Мы ведь с ним просто побеседовали днем, буквально перед моим разговором с прокурором, — я у них побывал там, в поселке. И оставил судью в добром здравии, прокурор может подтвердить, по-моему, они даже виделись после моего отъезда. Так в чем же заключается моя вина? Он, кстати, когда застрелился-то?
— Ночью... сказали.
— А чего ж он тогда ждал целый день? Не понимаю. Но я послал своего человека, он разберется и доложит... Впрочем, был один момент, на который я как-то не обратил внимания... Да-да, Антон Захарович чрезвычайно разволновался, когда у нас зашла речь о возобновлении того прекращенного дела по автоугонщикам в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.
— А что это за обстоятельства? — нахмурился мэр.
— Долго объяснять. Да и речь идет о тайне следствия, вы меня понимаете? Судья, если мне не изменяет память, как-то странно, я бы сказал, даже болезненно воспринял эту мою мысль. А еще мы, помнится, коснулись сугубо узкопрофессиональной темы, касающейся отзыва судей по причине утраты доверия и ненадлежащего исполнения своих обязанностей. Есть нынче такая формулировка. Но и это еще, я полагаю, не причина. Нет, не понимаю.
— Зато мне кое-что становится ясным, — заметил проницательный мэр. — И я хочу вам это высказать без всяких, извините, как их... Ну экивоков.
— Да, есть такое слово. Означает двусмысленный намек. Вы это имеете в виду? Хотите правду-матку, без намеков?
— Вот именно. Я разговаривал сегодня с Григорием Олеговичем, понимаете?
— Речь, видимо, о губернаторе?
— О нем, о нем! Рассказал про нашу тревожную ситуацию. И должен доложить вам, господин Турецкий, что и он сам, и все областное руководство тоже весьма недовольны тем, что вы себе у нас позволяете.
— Вот как? Интересно! Продолжайте, я внимательно слушаю.
— Он просил передать вам, что приглашал вас сюда затем, чтобы вы здесь помогли нам порядок навести. Установить законность. А не сажали уважаемых людей, не угрожали им репрессиями, доводя даже до самоубийства!
По мере своей речи Гузиков распалялся, и голос его приобретал бронзовую звонкость и величие.
Это было действительно интересно. Оказывается, Турецкого сюда «пригласили»! Как жаль, что он не знал раньше... А то мучился, понимаешь — вроде явился без спросу, кругом хмурые и недовольные лица. Но теперь ситуация прояснилась. Ну что ж, тогда становится понятно, почему и мэр, и губернатор собираются жаловаться на него в Москву. И, естественно, сразу в президентскую администрацию, право, чего мелочиться? Ведь вопрос серьезный! Фактически речь о президентском доверии будущему кандидату в губернаторы! А ну как ему не окажут такого доверия? Что тогда?
Конечно, Александр Борисович сдерживал себя, играя улыбкой на губах. Но вот вопрос о доверии губернатору, видно, всерьез задел Гузикова. Он вмиг утратил свою заносчивость и притих. А Турецкий и не собирался с ним ссориться, у него еще оставалось здесь, в городе, слишком много рутинной работы. О чем он также сказал мэру, после чего, демонстрируя свою занятость, быстро поднялся, походя кивнул и, не прощаясь, как следовало бы — по мнению Гузикова, — покинул кабинет. |